— Сентенциями глаголить — твоё всё! — внезапно перебил В. — Но пафосное словоблудие о «помощи слабым» не имеет ничего общего с прикладными знаниями о жизни. Подобным красноречием набита не одна сотня книг. Книг, как будто бы знающих и мудрых, а в реальности лишь напыщенных от собственной важности, но пустых и легкомысленных. Всё их красноречие с треском расколется о нашу замечательную зияющую мраком действительность. Приведи мне хоть один конкретный пример, где человек способен множить свою силу, не угнетая воли других людей?
Тот факт, что он меня перебил, — изрядно польстил. Он не стал бы делать этого без веской причины. Да ещё и забыв об очередном ходе! И раз уж такое произошло, то ему явно не по нраву услышанное. Но я постарался не обличать факта понимания своей маленькой победы, а предпочёл выжать из произошедшего по максимуму: прибавил пару децибел громкости в голосе для пущей уверенности и докрутил ноток спокойствия в мимике для создания видимости абсолютного комфорта своей позиции:
— Могущество короля, — размеренным тоном отозвался я, — измеряется не числом окружающих его пешек. Нет! Могущество короля измеряется числом ферзей, созданных королём из пешек. Могущество короля измеряется числом людей, имеющих огромную силу и готовых пустить её в ход во имя своего правителя. Разница между зависимостью и преданностью. Между страхом и уважением. Между, в конце концов, ненавистью к тебе и любовью к тебе. Поэтому наделяя других людей силой, ты множишь и свою собственную. Сильные и преданные тебе люди представляют собой бóльшую пользу для тебя, чем угнетённые, слабые и зависимые. Угнетая людей, ты множишь врагов, хоть и слабых. А помогая людям и наделяя их силой, ты создаешь крепких друзей и союзников. Поэтому из пешек нужно создавать как можно более могущественные фигуры, наделяя их силой, а не оставлять их пешками и уж тем более не сбивать их с доски.
Закончил я говорить, ощущая абсолютный контроль над ситуацией и вкус победы во рту. Я толкнул мощнейшую мысль, наполненную полноценными образами. Для полноты картины, где в финале добрый герой побеждает злодея, в конце моего спича не хватало только эпической темы Ханса Циммера и лёгкого бриза в лицо. Это была тяжёлая победа и оттого настолько приятная! Лицо В стало настоящим, все маски растаяли, глаза смотрели на доску, но как бы сквозь неё. И мысли его летали именно там, куда я их и отправил: в моей версии правды!
— Твой рассказ о необходимости создавать из пешек ферзей, — неторопливо заговорил В, смотря на доску и о чём-то думая, — это, бесспорно, верная мысль. Но она верна с одной оговоркой. Она верна только в том случае, если ты единственный на доске король, — сходив неожиданно для меня ферзём е8, он оторвал от доски взгляд и, устремив его в мои глаза, продолжил говорить. — Короли, друг мой, существуют только на этой игровой доске. Но в нашей с тобой реальной жизни нет никаких королей. Никаких помогающих другим фигурам королей не существует. Все люди — лишь фигуры разного достоинства, усердно старающиеся доковылять шаг за шагом до ферзей. Но наше ковыляние совсем не на руку уже имеющимся на доске ферзям. Уже стоящим на доске ферзям не нужны конкуренты и соперники на «их» доске. Им не нужны новые ферзи. Ведь в реальном мире не существует никакой преданности и каждый играет только сам за себя. Оттого ферзи реального мира всеми силами стараются помешать другим фигурам стать ферзями. И в этом примитивном спектакле и заключена вся наша жизнь: борьба с другими фигурами за лучшее место под солнцем. И до самой смерти каждая фигура будет пытаться рубить фигуры меньшего достоинства, уворачиваясь от ударов фигур достоинства большего. В стремлении стать сильнее мы будем рубить всех, кого можем рубить мы, и будем стараться выживать против тех, кто норовит срубить нас, — он оторвал от доски моего короля с g1 и, вращая его в руках, не спеша продолжал. — Поэтому вести речь о каком-то короле, якобы создающем из пешек ферзей и заботящемся о других фигурах, — это профанация чистой воды. Это полное непонимание механизмов человеческого социума, — вернув короля на место, он поднял лежащую с левой стороны доски мою ранее срубленную пешку и, медленно покручивая её в руках, продолжил говорить. — Ты, как и я, и как все остальные люди вокруг, — лишь одна из сотен миллионов фигур. И тебе плевать на окружающие фигуры чуть более, чем полностью.