Так и обнаружили их, когда Робб, мейстер Лювин и сир Родрик ворвались внутрь с половиной стражи Винтерфелла. Когда смех наконец оставил ее, Кейтилин завернули в теплое одеяло и отвели в ее собственные палаты. Старая Нэн раздела ее, уложила в обжигающе горячую ванну, смыла кровь мягкой тканью.
Потом пришел мейстер Лювин, чтобы перевязать ее раны. Глубокие порезы на пальцах дошли почти до самой кости, а с головы был выдран клок волос. Мейстер сказал, что боль только начинается, и дал ей макового молока, чтобы помочь уснуть. Наконец она закрыла глаза, а когда открыла их снова, ей сказали, что она проспала четыре дня. Кейтилин кивнула и села в постели. Все теперь казалось ей кошмаром, все, начиная с падения Брана, с ужасного сна, полного крови и горя, но боль в руках напоминала, что случившееся было реально. Голова ее кружилась, она ощущала слабость и странную решительность. Словно бы огромная тяжесть спала с ее плеч.
— Принесите мне немного хлеба и меда, — приказала она слугам. — И скажите мейстеру Лювину, что мои повязки надо переменить. — Они поглядели на нее с удивлением и бросились исполнять приказания. Кейтилин вспомнила, как вела себя до того, и устыдилась. Она бросила всех: детей, мужа, свой дом. Хватит! Она должна показать этим северянам, какими сильными бывают Талли из Риверрана.
Робб явился раньше, чем ей принесли еду. С ним вошли Родрик Кассель, воспитанник мужа Теон Грейджой, а завершал процессию Халлис Моллен, мускулистый стражник с квадратной каштановой бородой. Он назначен капитаном гвардии, сказал Робб. Сын был облачен в проваренную кожу и кольчугу, у пояса его висел меч.
— Кто это был? — спросила Кейтилин.
— Никто не знает его имени, — покачал головой Халлис Моллен. — Он родом не из Винтерфелла, миледи, но некоторые утверждают, что видели его здесь, около замка, в последние несколько дней.
— Значит, он из людей короля, — сказала она. — Или из Ланнистеров. Он мог остаться, когда остальные уехали.
— Возможно, — сказал Халлис. — При такой толпе, наполнявшей в эти дни Винтерфелл, трудно сказать, откуда он взялся.
— Он прятался в конюшне, — доложил Грейджой. — Это нетрудно было понять по запаху.
— И как он мог войти туда незамеченным? — спросила Кейтилин резким тоном.
Халлис Моллен казался пристыженным.
— Когда лорд Эддард увел часть коней на юг, а других мы отослали на север, в Ночной Дозор, стойла остались пустыми. Не так уж трудно спрятаться от конюшенных мальчишек. Возможно, его видел Ходор; поговаривали, что он ведет себя странно при всей его простоте. — Хал потряс головой.
— Мы обнаружили, где он спал, — вставил Роберт. — Под соломой нашлась кожаная мошна с девяноста семью оленями.
— Приятно знать, что жизнь моего сына оценили достаточно дорого, — с горечью проговорила Кейтилин.
Халлис Моллен в смятении поглядел на нее.
— Прошу прощения, миледи, вы говорите, что он намеревался убить вашего мальчика?
Грейджой посмотрел на нее с сомнением.
— Это безумие.
— Он явился за Браном, — ответила Кейтилин. — Он все бормотал, что я не должна была оказаться в опочивальне. Он поджег библиотеку, думая, что я брошусь туда спасать книги и возьму с собой стражу. Замысел сработал бы, если бы я наполовину не обезумела от горя.
— Но зачем кому-то убивать Брана? — сказал Робб. — Боги, он всего лишь маленький мальчик, беспомощный и находящийся в забытьи.
Кейтилин глянула на своего первенца вызывающе.
— Если ты собираешься править на Севере, значит, нужно уметь видеть смысл происходящего. Сам ответь на собственный вопрос. Зачем кому-то может понадобиться смерть спящего ребенка?
Прежде чем Робб успел ответить, вошли слуги с блюдом еды, присланной из кухни. Ее оказалось куда больше, чем просила Кейтилин: горячий хлеб, масло, мед, черная смородина с сахаром, кусок бекона, сваренное всмятку яйцо, ломоть сыра и кувшинчик мятного чая.
— Как там мой сын, мейстер? — Кейтилин поглядела на яства и обнаружила, что не ощущает аппетита.
Мейстер Лювин потупил глаза.
— Без перемен, миледи. — Именно этого ответа она и ожидала — не более и не менее. Руки Кейтилин пульсировали от боли, нож словно бы еще резал их. Она отослала слуг и поглядела на Робба.
— Ну, как насчет ответа?
— Кто-то боится, что Бран очнется, — предположил Робб. — Боится того, что он может сказать или сделать. Боится чего-то, что известно Брану.