Король лежал в сапогах. Нед видел засохшую грязь и травинки, прилипшие к коже сапог, носками торчащих из-под прикрывавшего его одеяла. Зеленый дублет остался на полу, распоротый и брошенный, ткань покрывали засохшие красно-бурые пятна. В комнате пахло дымом, кровью и смертью.
– Нед, – шепнул король, увидев его. Лицо Роберта было белое, как молоко. – Подойди… ближе.
Люди помогли Неду приблизиться. Он оперся рукой на столб балдахина. Одного только взгляда на Роберта было довольно, чтобы понять, как плохо королю.
– Что?.. – спросил он, и у него перехватило горло.
– Вепрь. – Лорд Ренли оставался в охотничьем зеленом костюме, плащ его был запачкан кровью.
– Дьявол, – хрипел король. – Я сам виноват. Перебрал вина, проклятье, промахнулся!
– А где были все вы? – потребовал Нед ответа у лорда Ренли. – Где был сир Барристан и Королевская гвардия?
Рот лорда Ренли дернулся.
– Брат приказал нам отступить в сторону и не мешать ему брать вепря.
Эддард приподнял одеяло. Они сделали все, что могли, чтобы зашить рану, но этого было мало. Вепрь наверняка был чудовищным. Своими клыками он распорол короля от паха до груди. Пропитанные вином повязки, которые накладывал великий мэйстер Пицель, уже почернели от крови, от раны жутко разило. Желудок Неда перевернулся, он опустил одеяло.
– Воняет, – сказал Роберт, – смертью воняет, не думай, что я не чую. Ловко обошелся со мной этот сукин сын! Но я… я расплатился с ним, Нед. – Улыбка короля была столь же жуткой, как его рана; зубы были в крови. – Я вогнал ему нож прямо в глаз. Спроси их, если не веришь. Спроси.
– Истинно так, – пробормотал лорд Ренли, – мы привезли тушу с собой, как приказал мой брат.
– Для пира, – прошептал Роберт. – А теперь оставьте нас, все оставьте. Я должен поговорить с Недом.
– Роберт, милый мой господин… – начала Серсея.
– Я сказал, уйдите, – бросил Роберт с тенью прежней свирепости. – Что в моих словах непонятного, женщина?
Серсея подобрала свои юбки и достоинство и направилась к двери, за ней последовали лорд Ренли и все остальные. Великий мэйстер Пицель помедлил, трясущимися руками предлагая королю чашу густого белого настоя.
– Маковое молоко, ваша светлость. Выпейте, чтобы уменьшить боль.
Роберт отбросил чашу тыльной стороной руки.
– Прочь. И так скоро усну, старый дурак. Убирайся.
С ужасом посмотрев на Неда, великий мэйстер Пицель побрел вон из комнаты.
– Проклятье, Роберт, – проговорил Нед, когда они остались одни. Нога его пульсировала так, что он почти ослеп от боли. Или, быть может, это горе туманило его глаза. Он опустился на кровать рядом с другом. – Ну почему ты всегда был таким упрямым?
– Да пошел ты, Нед, – хрипло проговорил король. – Я прикончил ублюдка, разве нет? – Прядь спутанных черных волос упала ему на глаза, когда он сердито поглядел на Неда. – Надо было бы и тебя тоже. Не можете дать человеку спокойно поохотиться. Сир Робар отыскал меня… Снять голову с Грегора? Ну и идея. Я не сказал Псу, пусть Серсея сама удивит его.
Смех короля превратился в хрип, когда боль пронзила его.
– Боги милосердные, – пробормотал король в муке. – Девочка. Дэйнерис. Всего лишь дитя, ты был прав… Вот почему, из-за девочки… Боги послали вепря… Послали наказать меня… – Король закашлялся, отплевываясь кровью. – Неправильно, это было неправильно, я… Всего лишь девочка… Варис, Мизинец, даже мой брат… Никчемные… Некому было воспротивиться мне, кроме тебя, Нед. Только ты… – Он с усилием поднял руку. – Бумага и чернила. Там, на столе. Пиши, что я скажу.
Нед разгладил бумагу на колене, взял перо.
– Повинуюсь, ваша светлость.
– По слову и воле Роберта из дома Баратеонов, первого носителя этого имени, короля андалов и так далее… вставишь проклятые титулы, ты знаешь, как они звучат… Повелеваю Эддарду из дома Старков, лорду Винтерфелла и деснице короля, принять обязанности лорда-регента и Хранителя государства после моей… после моей смерти… и править моим именем… до тех пор, пока мой сын Джоффри не достигнет совершеннолетия.
– Роберт…
«Джоффри не твой сын», – хотел сказать Нед, но не смог. Лицо Роберта искажала слишком сильная мука. Он не мог ранить его еще сильнее. И, нагнув голову, лорд Старк принялся писать, но там, где король сказал «мой сын Джоффри», он нацарапал «мой наследник». Эта ложь оставила неприятный осадок в душе. «О чем только не солжешь ради любви, – подумал он. – Да простят меня боги».