— А как вы оказались связанным с госпиталем?
— Да сам не знаю, просто. Ходил туда, за ящиками смотрел, вижу: большое дело люди делают, ну и начал участвовать, магазин придумали. — О себе Устинов говорил скупо. — Немцы меня за коммерсанта держали. Что я на госпиталь работал, они–то не знали.
— Когда же были захвачены музейные ценности?
— Вскоре после разгрома госпиталя Кранц донес.
— Почему же он не донес с самого начала?
Устинов усмехнулся:
— Думаете, человек злодеем сразу становится? Одни хорошие, другие плохие? Нет, уважаемый! Между честным человеком и таким, как Кранц, сто ступенек небольших. Наверно, сначала он и не помышлял клад выдавать. А потом «новый порядок» утвердился вроде бы, фронт далеко, даже самолетов наших не слышно. А Леонид все же происхождения немецкого. Вот и началось помаленьку. Сперва как фольксдойч зарегистрировался, после на службу поступил в управу переводчиком, а там и решился большой сюрприз новым хозяевам сделать… Так я думаю.
— Но твердых фактов у вас нет?
— Как — нет?
Устинов положил на колени потертый портфель и расстегнул оба замка:
— Ко мне сегодня товарищ Головко зайти собиралась, так я для нее кое–какой материальчик захватил. Он и вас заинтересует.
Бухгалтер достал две порыжевшие газетные вырезки:
— Конечно, хранить такое не полагается, но раз я человек сопричастный, то вот рискнул…
Мазин взял листки старой бумаги. Это были вырезки с заметками из фашистской газеты, выходившей в городе на русском языке во время оккупации. Первая называлась «Сокровища возвращены цивилизованному миру». В ней сообщалось, что германским властям удалось обнаружить в полуразрушенном школьном здании знаменитый «клад басилевса» и другие художественно–исторические ценности, которые большевики бросили на произвол судьбы, спасаясь бегством. Сокровища будут отправлены в Германию для сохранения. Подписано: «Леонид Кранц, служащий городской управы, искусствовед».
Вторая заметка была озаглавлена «Патриотический поступок». Какой–то Гофман рассказывал о найденных ценностях, которые, по мнению специалистов, связаны не со скифской, а с готской культурой и, таким образом, являются памятником германской истории. Автор отмечал роль служащего городской управы, бывшего заместителя директора музея Кранца, в находке и опознании ценностей.
— Как видите, комментариев не требуется.
— Что же случилось потом?
— Потом мне пришлось уносить ноги. Я понимал, что Кранц может назвать и мое имя в гестапо, и ушел к родственникам в деревню. Там мы связались с партизанами, переправили Валентина Викентьевича через линию фронта, а я дождался прихода Красной Армии.
— А Кранц?
— Ничего о нем больше не слышал. До сегодняшнего дня. И что привело его в город — для меня загадка.
— Но был еще один человек, знавший о кладе?
— Живых? Да, Федор знал. Но на него думать не приходится. Федора гестапо взяло за месяц до налета на госпиталь. Взяли случайно, в облаве, но он–то партизаном был. Правда, до этого не докопались. Мучили его, мучили, но Федор держался крепко. Если б он сообщил про клад, отпустили бы наверняка. А он молчал. Сослали его в концлагерь, в Германию. Все адские круги прошел парень, вернулся инвалидом. Война перемолола. Так себя и не нашел больше. К водке потянулся, потом к заразе этой, к наркотикам. Короче говоря, человек погибший, несчастный.
— Вы встречались с Живых в последние годы?
— Старался помочь устроить на работу, да толку не добился. Иногда помогал деньгами. А потом он сам отстранился. Застыдился, видно. Стал меня избегать. Однажды, не так давно, встречаю его в нашем доме, на лестнице. Удивился, не успел окликнуть, как Федор мимо проскочил, не поздоровался даже.
— Когда это было?
— В воскресенье вечером. Да уж Федор–то ни при чем, факт. Жаль его — вот что. Золотой мастер. Одно слово — умелец. Скажи ему на словах, и чертежа не нужно — все сделает, помню. Хоть по дереву, хоть по металлу.
Устинов смотрел спокойным взглядом, в котором ничего не было, кроме сожаления по зазря загубившему себя Федору Живых.
Игорь с трудом преодолел напряжение:
— Между прочим, Федор Живых не знаком с Зайцевым?
— С Вадимом? Вряд ли.
Тогда Мазйн достал третий снимок:
— Кто это, Константин Иннокентьевич?
— Он! — ответил бухгалтер удивленно. — Федор. Но не пойму я, что из этого вытекает.
Мазин решил не пояснять пока:
— Вам известен адрес Живых?
— Адреса назвать не смогу, а показать можно. Он живет в Дачном поселке.
— Скажите, Константин Иннокентьевич, в каких отношениях находились Кранц и Живых.
Бухгалтер помолчал недолго:
— Если говорить правду, Кранца многие любили. Был он образованный, вежливый.
— А Федор любил?
— Уважал. У них взаимная симпатия была. Кранц его самородком называл. Только русский человек, считал, может быть таким разносторонне способным.
«Квалифицированный удар…» Кто это говорил? Пустовойтов! Когда обсуждали убийство Кранца».
— Простите, вы упомянули, что Живых был связан с партизанами. Какие он задания выполнял, не помните?
— Отчего же? Помню. В основном разведка.
— А в нападениях, диверсиях не участвовал?
— Обязательно. Федор тогда был очень сильным и ловким. Снимал немецких часовых. Как кошка. Бесшумно. Одним ударом…
Проводив Устинова, Мазин спустился вниз, в дежурную комнату. Целую стену занимала карта области с дислокацией районных и железнодорожных отделений милиции и постов ГАИ. Две горевшие лампочки обозначали недавние происшествия. Красная — нераскрытую кражу в сельском универмаге, зеленая — столкновение на дороге. За столом под картой сидел Пустовойтов.
— Пьяный? — спросил Игорь, кивнув на зеленую лампочку.
— Сложнее. Дело серьезное. Со смертельным исходом.
— Наезд?
— Да, на пешехода.
— Взрослый?
— Сорок два года. Без определенных занятий. Живых по фамилии, Федор Дмитриевич.
Федор Живых погиб ночью. Труп его обнаружили рано утром на проселочной дороге. Варвара Птахина, местная жительница, направлявшаяся в город на рынок, чтобы продать сметану, увидела на проселке уткнувшегося в землю лицом человека…
Скворцов уже побывал на месте происшествия и собирался обсудить его с сотрудниками, когда Мазин, торопясь и волнуясь, передал все, что узнал от Устинова.
— Садись, послушай, — предложил Дед.
Лейтенант, первым прибывший на место гибели Живых, рассказал:
— Я возвращался с дежурства на мотоцикле. Подъезжаю к тому месту, где дорога сворачивает на Дачный. Вдруг прямо перед носом на шоссе выскакивает женщина и кричит: «Товарищ милиционер!» Я остановился. Говорит, что обнаружила труп..*
— Ваше заключение? — спросил Скворцов у медицинского эксперта.
— Картина ясная. Наезд сзади. Автомобиль нагнал его, сбил с ног и переехал. Смерть наступила в результате перелома шейных позвонков. Произошло это, видимо, часов в шесть–восемь вечера. В организме пострадавшего обнаружена значительная доза морфия. Это объясняет, почему он не слышал шума приближающейся машины.
— Так, — кивнул полковник. — А что скажет лаборатория?
— Сохранились следы протекторов на утрамбованной проезжей части. Машина легковая… Характер следов позволяет заключить, что машина вернулась после наезда к тому месту, где найден труп.
— Хотел посмотреть, что стало с человеком, которого сшиб?
— Или сшибла. Там, где остановилась машина, найден окурок сигареты «Лайка». На ней заметны следы губной помады лилового цвета, изготовленной на жирорастворимом красителе. Наши парфюмерные фабрики таких красителей не, применяют. Помада импортная.