Сосновский обнял ее за плечи:
— Все есть, Калерия Саввична. Для хорошего человека и закон найдется. Только не сейчас. Сейчас мы с Игорем Николаевичем очень заняты, прямо перегружены. Так что о животных давайте в другой раз побеседуем, в более подходящей обстановке.
Борис подтолкнул соседку к двери.
— Ну и как? — спросил он у Игоря.
— Полагаю, денежки тут искать больше незачем.
— Слава богу. Мне надоела эта халупа. Но каков тип в кепочке? — Тебе он никого не напоминает?
Борис потер лоб:
— А тебе?
— Я подумал о владельце мундштука.
— Думаешь, это он забыл мундштук?
— Мог. Сунул мимо кармана впопыхах. Следовательно, у нас есть две приметы: мундштук и кепка. Мундштук — дело верное, а кепка ерунда. Мало ли людей в кепках!
— Есть еще одна примета: мужчина в кепке прихрамывал.
— Постой… Устинов?
Игорь кивнул.
— Ну, знаешь!..
— Мундштук его. Это факт. А дом на плане?
Полковник испытывал неловкость. Ему не хотелось говорить с Филиным.
— Вы, Игорь Николаевич, человек молодой и медициной не интересуетесь. Не взяли вас еще болячки за бока. А среди нашего брата Филин — светило. Попасть к нему в клинику — ой–е–ей как трудно. Правда, «поговаривают, что пациенты в долгу не остаются, но профессор не взяточник. Поставьте–ка себя на место излеченного человека! Разве не возникнет чувства благодарности? Отсюда и его образ жизни — квартира, дача, машина… Все это он заслужил, наверняка. А вот со стервой этой связался зря. Опозорила! И нам предстоит сообщить старику. Незавидная задача… Эх, седина в голову, а бес в ребро! Но, между нами, женщина завлекательная. И чего она нашла в том мозгляке!
— Все–таки он помоложе профессора.
— Да? В самом деле…
Они ехали в институт, где договорились побеседовать с Филиным. Приглашать профессора к себе Скворцов счел нетактичным, ехать домой было неудобно — не стоило встречаться с Дианой.
— Вы не допускаете, что она сообщница Зайцева?
— Нет! Чепуха. Баба ни в чем не нуждалась. И не могла быть сообщницей. Доступа–то к сейфу она не имела! Нет, это лишнее. Особенно теперь, когда начинает просматриваться Устинов…
Но об Устинове говорить не стали.
Секретарша профессора встретила их в приемной:
— Валентин Викентьевич ждет вас.
Скворцов вздохнул и пошел за ней.
Филин привстал тяжеловато:
— Заходите, пожалуйста!
Было заметно, что он не в лучшей форме.
— Приходится вас отрывать, Валентин Викентьевич, и даже расстроить.
— Я готов все выслушать и знаю, что неприятности мои, к сожалению, не кончились.
— Вот именно, к сожалению! Вы уж простите нас, профессор, но я и Игорь Николаевич, так сказать, в порядке служебного долга вынуждены сообщить, что крепко подвела вас ваша супруга.
Полковник выговорил все залпом и остановился, чтобы отдышаться. На Филина он не смотрел. Но тот сказал просто:
— Я знаю, Петр Данилович.
Мазин увидел, как Деду сразу полегчало.
— Я знаю. Это расплата за ошибки. Никогда не стоит забывать о своем возрасте.
— Но вы узнали… когда?
— Как всегда в подобных случаях, мужья узнают последними. Я узнал об этом после гибели Зайцева.
— Прошу прощения, профессор, это не любопытство. Как все случилось?
— Я вас понимаю. И надеюсь на вашу скромность. К счастью или к несчастью, я известен в городе…
— Ну что вы! Это понятно. Ни я, ни Игорь Николаевич не злоупотребим вашим доверием.
— Благодарю вас. Скрывать мне, увы, нечего. Когда Диана Тимофеевна узнала о смерти этого человека, она очень переволновалась… Хотя он оказался негодяем и по отношению к ней, но вы понимаете: женщина и логика — вещи разные. Видимо, она любила его. Я вынужден так говорить, но это правда. Она была настолько расстроена, что сама рассказала мне обо всем.
Полковник крякнул:
— Представляю, как неприятно вам было.
— Да, несладко.
— И чем же кончился этот… разговор?
— Он мог закончиться только одним: выяснилось, что оставаться вместе нам невозможно.
— Да–а… От души сочувствуем, Валентин Викентьевич. Но это не все. Нам, как ни тяжело, придется побеспокоить вашу супругу.
— Разве это необходимо?
— Что делать? Она была близка с Зайцевым. А он сейчас главная фигура в деле о хищении. Денег–то мы пока не нашли.
— Неужели вы полагаете, что Диана Тимофеевна…
— Нет, что вы! Конечно, нет. Она не может быть его соучастницей. Но во всей этой истории так много темного, особенно бегство Зайцева. Короче, Диана Тимофеевна, общаясь с ним, могла что–то заметить, обратить внимание на какие–то факты, мелочи в его поведении, связи, знакомства, поступки, которые теперь, в свете ставшего известным, могут приобрести новую, так сказать, окраску.
Профессор потрогал виски.
— К сожалению, об этом я не подумал. В подобных обстоятельствах притупляется рациональное начало. Поступаешь в основном эмоционально. Я допустил ошибку, которая затруднит вашу работу. Я потребовал, чтобы Диана Тимофеевна немедленно покинула меня.
— Ну, это понятно.
— Она покинула город.
— Вот как! Это сложнее.
— Да. Жить на даче по ряду обстоятельств она не пожелала. Короче, Диана Тимофеевна улетела в Куйбышев, к матери. Мы решили, что она уедет немедленно, взяв с собой самое необходимое, а потом я вышлю по адресу своей бывшей тещи остальные вещи. Да и для развода нам потребуются определенные контакты. Мы ведь были официально зарегистрированы.
Скворцов повернулся к Мазину:
— Придется тебе, Игорь Николаевич, проветриться немножко, подышать волжским воздухом.
Мазину ехать не хотелось, но возражать он не стал.
— Вот, Валентин Викентьевич, с основной, неприятной так сказать, частью мы и закончили. Теперь осталась ерунда.
— Слушаю вас.
Полковник достал мундштук и покрутил в руке, будто собираясь вставить папиросу:
— Знаете, где я взял эту штуку?
Профессор покачал головой:
— Не знаю. Я считал, что вы не курите.
— Не курю. Мундштучок не мой. Это вещественное доказательство, вещдок, как у нас говорят, и я специально прихватил его. Думал, узнаете.
— Позвольте, — попросил Филин, — откуда вы его взяли? Кажется, мне знаком этот мундштук.
— Попробуйте вспомнить, где вы могли его видеть.
Филин наморщил лоб:
— Он напоминает мундштук нашего главного бухгалтера. Константин Иннокентьевич заядлый курильщик.
— Пожалуй, вещица эта его. А нашли мы мундштук в вашей машине. На сиденье рядом с Зайцевым.
— Невероятно! Устинов никогда не ездил в моей машине.
— Он не управлял автомобилем?
— Что вы хотите сказать?
— Просто спрашиваю: может ли Устинов управлять машиной?
— Знаете, полковник, я всегда свою работу считал нервной, но теперь вижу, что ваша похуже. Подозревать всех и вся… Лучше не разгибать спины над больным!
Скворцов постучал мундштуком по столу.
— В каждой работе есть неприятные стороны. Но и вы и я вынуждены считаться с фактами. А мундштук найден в машине. Однако не говорите об этом Устинову, договорились?
— Я бы и не решился никогда.
— Правильно. Ну, держитесь, профессор! Не поддавайтесь бедам. Мы с вами в таком возрасте, когда на вещи нужно смотреть философски.
— Спасибо.
Филин проводил их до двери…
— Между прочим, тебе, кажется, неохота лететь в Куйбышев? — спросил Скворцов уже в машине Мазина.
— Не очень, — ответил удивленный Игорь. Он был уверен, что ничем себя не выдал. — Здесь бы поработать…
— Борис, значит, полетит?
— Если он будет возражать, я готов отправиться.
— Хитер! Не откажется Борька. Его хлебом не корми с такой дамочкой пообщаться. Но села она в лужу крепко, а?
— Я ей мало сочувствую.
— Пуританин ты. А я шире смотрю. Болеть за нее не болею, но понять могу. Торговали кирпичом, а остались ни при чем! Вот мы и приехали.