По сравнению с Барбадосом жизнь в Лондоне показалась Джеку скучной и утомительной. Единственным развлечением, которое хоть как-то разнообразило его жизнь и излечивало от апатии, стала карточная игра. Очень скоро он оказался на грани полного разорения. Однако при совершенно реальной и мрачной перспективе снова остаться без гроша титул выручал Дарлингтона, как некогда его жестокого отца. Недостатки Джека здесь считали следствием дурного воспитания, невоздержанность воспринимали как должное, а греховные удовольствия почитали за слабости, простительные молодому человеку. Что же касается дуэлей, участником которых он постоянно становился, то на них обратили внимание лишь потому, что в Англии подобный способ разрешения споров был редкостью. Здравомыслящие мужчины предпочитали обращаться в суд.
В душе Джек проклинал себя. Он не хотел убивать лорда Чичестера. За несколько минут дуэли он имел возможность не один раз обезоружить противника, применив несложные приемы. И право же, так оно и было бы, не поскользнись Джек на мокрой от росы траве.
Что касается любовницы поверженного противника, то… О, это настоящая хищница! Не успел Чичестер испустить последний вздох, как она задрала юбки перед победителем. Джек решил пойти навстречу ее желанию отнюдь не из похоти. Причиной тому была злость на себя за ненужное убийство.
Может, недоброжелатели и правы, предсказывая ему скорый и вполне заслуженный конец. Ему наскучила жизнь с ее вечными надеждами и разочарованиями. Но все же виконт Дарлингтон был еще очень молод. Ему не исполнилось и тридцати, а потому он решил остаться в Лондоне, где, конечно, скучал, но порой предавался и удовольствиям.
Когда Джек подходил к экипажу, из-за деревьев показался темный силуэт человека. И хотя первые лучи солнца уже осветили лужайку и кроны деревьев, сам он еще оставался в тени. Однако вполне можно было определить, что силуэт принадлежал высокому мужчине, ростом не менее двух метров. Кожа его была смуглой, почти черной и блестящей, словно лакированное дерево. Одет он был по-европейски, но слегка раскосые черные глаза, широкий нос и полные чувственные губы выдавали в нем жителя экзотических островов. Голову великана венчала пышная шапка черных волос.
Он выступил из тени и приблизился к виконту.
— Вы не ранены, милорд? — спросил он красивым низким голосом, обнаружив при этом совершенное владение классическим английским языком.
Джек улыбнулся своему слуге — единственному в мире человеку, чье мнение ценил.
— Нет, Сыобери. Все в порядке. Ни единой царапины. Сьюбери ответил хозяину такой же доброй улыбкой и внимательно посмотрел ему в глаза:
— Насколько я понимаю, ваш противник покинул этот мир?
— Все кончено.
Джек глубоко вздохнул. Они обменялись взглядами и направились к экипажу под трогательную утреннюю песню жаворонка.
Джек на мгновение остановился и посмотрел вверх. Чуть заметная нежная улыбка тронула его губы, а бледность — след многих бессонных ночей — уступила место легкому румянцу. Звонкое пение птички наполнило его душу радостью. Почему — Джек и сам не мог понять…
Большинство мужчин находит радость в объятиях женщины и называют это любовью. Если же появляется женщина, способная пробудить в мужчине жажду жизни, заставить его стряхнуть апатию и освободиться от изматывающего чувства бесцельности существования, то он с готовностью отдаст ей все, чем обладает. Хотя это нередко стоит ему жизни. — Дьявол в юбке, — пробормотал Джек сквозь зубы. Он подумал, что только такая женщина и способна ему противостоять
Глава 1
Сабрина Элизабет Линдсей стояла в темной холодной галерее перед дверью своего кузена, ожидая вызова. Сжимая руки до боли в суставах, она уже в который раз пыталась побороть нараставшее в душе паническое чувство.
«Пусть все это кончится! — молилась она с доселе незнакомым чувством полной отрешенности. — Не так уж важно как! Главное — скорее!»
Тогда, в августе, Сабрина думала, что отделалась наконец от своего неусыпного стража — кузена Роберта Макдоннела, когда король Георг послал его с деловым поручением в Шотландию. В ее сознании эта земля всегда ассоциировалась с чем-то чужим, далеким, не имеющим никакого отношения к ее родине. Но накануне ночью Макдоннела неожиданно вернулся. Можно было подумать, что он сделал это специально, желая узнать о неком неблагоразумном поступке кузины, грозившем опозорить ее, если не хуже.
Груз двадцати прожитых лет неимоверной тяжестью давил на хрупкие плечи Сабрины. Но характером она была в Линдсеев — семейства, представители которого в трудных обстоятельствах умели сжаться в тугую пружину, готовую в нужный момент резко распрямиться. Сабрина не первый раз совершала что-то, считающееся позорным и неприличным. И не впервые была вынуждена предстать перед беспощадным взглядом кузена-кальвиниста, на попечении которого осталась вместе с десятилетним братом Китом после смерти в минувшем году от чумы их отца.
Все же до сегодняшнего дня ее, слава Богу, ни разу не уличили в чем-либо уж очень безрассудном. Однако теперь…
Сабрина тряхнула головой, и ее иссиня-черные волосы свободно упали на плечи. На светских раутах она старалась по возможности появляться в парике. Это избавляло Сабрину от необходимости непременно в силу традиционного этикета портить волосы пудрой. Мода требовала от женщины также бледности, выражения скромности на лице, застенчивости и мягкости во взгляде, тонких, всегда чуть поджатых губок, слегка тронутых помадой и сложенных бутончиком. Непокорные черные волосы Сабрины обрамляли лицо с широко расставленными фиалковыми глазами под разлетающимися крыльями темных бровей, длинными, прямыми ресницами, что добавляло загадочности ее экстравагантной красоте. Несколько пухлые темно-розовые губы отнюдь не портили этого впечатления. Тем не менее, кузен Роберт был постоянно недоволен внешним видом своей двоюродной сестры, считая его нескромным, привлекающим излишнее внимание мужчин. А это, по его глубокому убеждению, могло повредить ее репутации в свете.