Фонограмма, Миледи поет по бумажке вначале робко, потом все более входя в раж, танцует с режиссером. Отбрасывает костыль, кокетничает с оператором, заглядывает в объектив. К ней присоединяется группа инвалидов, составляя кордебалет:
1. мотив «Беса ме… беса ме, муча…»
— Гордый мой, солнце недаром
плавит шафранный закат над цветущей землей.
Нежный мой, знаю, не пара
тот, кто танцует сейчас это танго со мной!
2.(Танго)
Но ты не взглянешь, ты не крикнешь, не захочешь
ворваться бурей, сметая прочих.
Ты скроешь ревность и сквозь зубы пробормочешь,
что слишком ветрено играю я в любовь!
Чуткий мой, разве не знаешь,
в сердце моем словно солнце царишь ты один.
Гордый мой, что же бросаешь
ты мексиканку, мой нежный и робкий блондин…
(Румба–самба)
За четыре моря, на седьмое небо,
в те края, где раньше не был
унесу тебя я, милый мой малыш… и снова,
да — да — да — все снова, да–да–да — все жарче
обниму другого. Чао, мачо! Чао мальчик!
Все–таки опять другого, да — да — да — другого,
распаляя в жгучем танго,
увлекая в вихре танца,
я начать игру, мой гордый,
древнюю игру, желанный,
под названием столь странным,
под названием «любовь»!
Аплодисменты съемочной группы.
Режиссер Феликс: — Стоп! Виолетта…гм…Риголеттовна, прошу вас на пару слов, дорогая. — Взяв Миледи под локоток, он отводит ее в сторону из освещенного круга и оттесняет в темный угол, кричит оператору: — Пробуйте следующую леди с параличом. Инвалидке:
— Эй, красотка, тебе, я вижу, покоя не дают лавры Дастина Хофмана? — он схватил ее за распухший нос, Миледи достала из ноздрей тампоны. — «Тутси» — отличный фильм. Но только в кинокомедии на пробах могут принять за даму переодетого мужика.
Миледи: — Я не мужчина. — (выплюнула пластиковую десну и сорвала накладные ресницы) «Орфей» мне не нужен, но вашу ублюдочную рекламу я сыграю лучше других. (лихо топнула «протезом»)
Режиссер Ф.: — Детка, мне нужна натуральная уродина. Пойми! Настоящая старая грымза. Ты слишком хороша, бэби. Заходи лет этак через сорок после участия в авторалли. Буду страшно рад.
СЦЕНА 3
Через пару месяцев. Комната режиссера Феликса Черемухина. Скромная обстановка и роскошный творческий беспорядок. На стене — портрет Феликса и Тарантино и увеличенное фото Миледи в образе уродины-Кармен.
В убогом кресле Феликс (халат, тапки) завален кучей сценариев. читает.
Миледи лежит на паласе среди журналов, грызет чипсы и тоже читает. Обращается к Феликсу:
— Смотри, а это неплохо — дама убивает всех своих мужей по очереди… Первый — депутат, второй — грузин. Третий…
Фел.: — Террористка?
Мил.: — Наша обычная современница. Ей скучно. Третий — зануда режиссер. (С рычанием набрасывается на Фелкса)
Фел, обиваясь, роняя рукописи, нервно: — Было! Было! «Черная вдова». Все уже было!
Миледи: — Ой, чтой–то мне тоже не весело! Хотя я, к счастью, не замужем. (берет гитару, начинает напевать с тоской):
«Вы не вейтеся буйные кудри
над моею шальной головой,
мне не нужно не счастья не воли,
я сегодня смертельно больной…
Вот настанется мрачное утро,
Будет дождик слепой моросить,
Ты услышишь протяжное пенье,
то меня понесут хоронить…»
Фел.: — Ша, крошка! Слишком бравурное оформление для скромного содержания наших банковских счетов…(берет гитару, поет на манер блатной песни)
«Когда я на свет появился,
Когда меня мать родила,
Наверное, рак удавился
А свистнула с горя коза.
Фортуна, скупая старуха
Ко мне развернулась кормой
По жизни — сплошная непруха.
А в творчестве — полный разбой.
Мозги мои мощным астралом,
Идеи транслируют в мир…
И вот в Голливуде снимают,
да, да — и в прокат выпускают
фильмец мой «Влюбленный Шекспир»!
Миледи:
— Еще умыкнул Тарантино
твой самый любимый сюжет.
И снял «Криминальное чтиво»,
а ты не вписался в бюджет.