При этом промелькнувшем образе конфетки вспомнилось, как в жаркий день у неё растаяла конфета, убранная в карман белого школьного фартучка, как она увидела проступающее на белой ткани коричневое пятно, и, сунув руку в карман, ощутила нечто растекающееся и липкое, густым месивом остающееся на пальцах.
При этом воспоминании ей стало тем более противно - противно до тошноты.
Да, этот мужчина, который частично презирал её, за её профессию, и за то, какими способами она достигает нужного результата, частично боялся, а частично... да, считал себя неприметным и неказистым, недостойным такой красавицы.
Вот тут он ошибался.
А она ведь действительно красавица. Она поглядела в зеркало, висевшее в тени, у самого балкончика, за которым шумела яркая и веселая улица Барселоны. Эти точеные лицо и фигурка, эти глаза, в которых можно утонуть, как в океане - глаза, подобно океану, менявшие цвет, в зависимости от погоды, от сине-зеленого до стального с редкими проблесками синевы - эти пышные золотистые волосы: даже у героини знаменитой детской сказки Златовласки не было, наверно, таких...
Впрочем, здесь её запомнят как брюнетку. Брюнетку с карими глазами. Нанимая номер в этой гостинице, а потом приехав сюда на свидание, она надела парик и вставила контактные линзы. Пора опять облачаться в этот маскарад, чтобы выйти из номера и бесследно исчезнуть.
В зеркало ей видна была и огромная кровать, на которой застыло волосатое мужское тело. Одна нога свесилась с кровати, голова запрокинулась, рот был открыт. Его "мужское достоинство", обвисшее безвольней и сморщенней мертвого дождевого червя, больше никогда не нальется кровью и не воспрянет с глупой спесью... Впрочем - она достаточно внимательно изучала в свое время медицинскую литературу, посвященную смерти, ведь смерть была её профессией, а в профессии нет мелочей известны случаи, когда при внезапной смерти это мужское "орудие утех" подскакивало и коченело, взведенное не жаром любви, а последней судорогой агонии и страха, и потом другим профессионалам, приводящим мертвые тела в елейный вид, приходилось приложить немало усилий, чтобы этот, будто в насмешку над тщетой позывов плоти воспрявший, столб пристойно покоился, а не выпирал из черных брюк, поднимая черным конусом непрочную ткань и сбивая торжественный настрой похоронного обряда... Ей не очень верилось в это, пока она сама не столкнулась с таким феноменом. В тот раз её очередная жертва должна была умереть от необъяснимой остановки сердца. Она-то считала, что мужик уже достаточно выпил, чтобы вырубиться - он начал пить ещё в кафе, откуда они поехали на квартиру, глотал коньяк стаканами во время "любовных игр", и, когда выдохся, был совсем готов - но он оказался крепче на голову, чем она думала. Видно, привычка к алкоголю сказалась. И, когда она делала ему укол - никаких препаратов, всего лишь шарик воздуха, введенный в вену, через несколько минут шарик воздуха достигает сердца и сердце останавливается, а никаких следов не остается - он вдруг открыл глаза, встрепенулся и попытался её отшвырнуть. Ей пришлось крепко держать его - недолго, всего две-три минуты, что для её тренированных мускулов не составило особого труда, ведь у мужика и сил почти не оставалось, из-за алкогольных паров, блуждавших в его черепе, и истомленности "любовью" - но этих двух-трех минут оказалось достаточно, чтобы, когда она слезла с него, затихшего на измятой постели, она увидела, что от напряжения ужаса и попыток сопротивляться его орудие любви восстало, торчит и не думает опадать.
Это вызвало в ней лишь большее презрение к убитому. Все её жертвы вызывали у неё лишь презрение. Как и нынешняя. Этому покойничку следовало бы лучше соображать. Он скрывался в Испании почти три года - прячась и от "братков", с которыми слишком многого не поделил, и от российских спецслужб, которые имели на него свой зуб. Ему бы сидеть в своем поместье на отшибе и не рыпаться. Но, поняв, что он "интересен" "француженке русского происхождения", которая около десяти лет замужем за испанцем, он раздулся от самодовольства как индюк и полетел на свидание в эту гостиницу, плюнув на всю осторожность и даже не оповестив охрану, куда отправляется... Конечно, она все объяснила ему разумней некуда: муж, мол, ревнив, как бывают ревнивы только испанцы, поэтому и она прибегнет к маскараду, отправляясь в гостиницу, и он не должен её подставлять... Они познакомились в престижном ювелирном салоне, где она позволяла себе такие траты, которая может позволить лишь жена миллионера - и обратилась к нему с вопросом, какое из бриллиантовых колье за семьдесят тысяч долларов ей больше к лицу. Что ж, его голову оценили в триста тысяч, а колье она всегда сумеет продать без большого убытка - "бриллианты вечны". В общем, у него не было никаких оснований сомневаться в том, что она рассказывала о себе. Хотя она бы на его месте усомнилась.
Ей было тем менее его жалко (если предположить, что жалость вообще была ей хоть сколько-то доступна), что здесь, в гостинице, он распустился и охамел так, как может охаметь лишь нувориш, скакнувший "из грязи в князи". Сперва он взирал на неё чуть ли не снизу вверх и таял от счастья, что такая женщина решилась ради него изменить мужу. Но потом из него поперло его нутро - мурло, точнее говоря.
- Скажи мне, у тебя есть какие-нибудь затаенные желания? - спросила она, когда он начал уставать от любовных игрищ, но ещё был полон желания показать ей, какой он "настоящий мужчина".
И он сознался ей в затаенном желании: "знаешь... здорово... интересно было бы попробовать... этот американский президент Клинтон, как он делал это с Моникой с помощью сигары... Ну, то, что всюду расписывают..."
Поскольку он сам курил толстенные дорогущие сигары - чтобы подчеркнуть перед окружающими свое богатство - проблем не возникло. Они разыграли всю сцену, столько раз обсосанную и обмусоленную журналистами всех стран, она извивалась и стонала от наслаждения, когда он вводил в неё сигару, а он прижимал к её ягодицам свой член и исполнял другие штучки, приписываемые оскандалившемуся президенту - словом, она добилась того, чтобы он кончил ещё раз. И вот тут, глотнув ещё грамм двести испанского бренди отличающегося от других бренди своей особой сладостью, которую лично она не переваривала - и блаженно растянувшись на кровати, он сказал:
- Послушай, а ты ведь никакая не француженка русского происхождения...
- Кто же я, по-твоему? - спросила она, внутренне напрягшись - неужели догадался или что-то заподозрил? - и приготовившись к мгновенному броску, чтобы убить его... Плохо, что от такого убийства останется слишком много следов насильственной смерти - но ничего не поделаешь.
- Ты просто русская. Цыпочка с панели. И, наверно, валютная. В "Национале" работала или где? Что на проспекте - точно. Иначе бы не подцепила испанского миллионера. И что все эти западные миллионеры готовы поделиться всем состоянием с нашими девками, которые в Москве стоят не больше поганой сотни долларов?
- С чего ты взял, что я из этих? - холодно спросила она.
- Ты слишком много умеешь, - жирно ухмыльнулся он.
- Страсть подсказывает, - проговорила она. - Или я должна была лежать под тобой полной колодой, чтобы ты не вообразил невесть чего?
- Брось, детка! - возразил он, наливая очередные полстакана. - Я тебя насквозь вижу.
- Ты не прав, - с ещё большей холодностью ответила она. - Но даже если бы ты был прав, это ещё не повод так со мной разговаривать. Я уважаю своего мужа, и, если я решилась изменить ему ради тебя...
- Рассказывай! - расхохотался он, грубо её перебив. - Во всех таких, как ты, сидит эта порча - привыкли гулять, потому что зудит у вас промеж ног пуще некуда. Или ты больше ртом предпочитаешь? Я смотрел классную порнуху по видаку - про девку, которая испытывала оргазм только от орального секса, как они это называют, и из-за этого загуливала от мужа. Только не надо мне байки травить, будто я у тебя первый лишний в супружеской жизни. Таких лишних ты, небось, арестантский вагон через свою постель пропустила!