Да, он распоясался, потому что почувствовал себя её хозяином - после того, как она выполнила все, о чем он просил.
- Если ты так ко мне относишься, - сказала она, - то между нами все кончено.
На самом деле, ей хотелось расхохотаться и сказать ему: "Дурачок! Помолись перед смертью!"
- Почему же кончено? - хмыкнул он. - Вот сейчас передохну немного - и продолжим. Я от тебя такого потребую!
- А если я откажусь?
- Настучу твоему муженьку - и вся недолга!
- Ладно... - она сделала вид, что, если не смирилась, то серьезно обдумывает его предложение. - Передохни немного. Может, в разум войдешь.
- Это ты у меня в разум войдешь! - заржал он. - И не вздумай смыться, пока я дремлю. Из-под земли достану, тебе же хуже будет!
Через несколько минут он начал похрапывать. Она подождала немного, потом достала из своей сумочки "Паркер" с золотым пером. То есть, "Паркером" с золотым пером эта изящная трубочка была во время её предыдущих встреч с нынешним "любовником". Она раза два или три доставала "Паркер" из сумочки, чтобы записать что-нибудь у него на глазах. А теперь в этой красивой оболочке был скрыт мини-пистолет. Всего одна пуля - но разрывная. И даже если бы пуля не была разрывной, она бы все равно сумела распорядиться ей как надо.
Она долго думала, как замаскировать оружие. Ведь он мог заглянуть к ней в сумочку, мог на всякий случай проверить все её вещи. Ведь охота за ним шла серьезная, а он все-таки был достаточно сообразителен, если сумел прожить припеваючи несколько лет, обманув охотников - навсегда, как ему казалось. Поэтому прокол никак нельзя было допустить.
Она улыбнулась, поглядев на орудие убийства. Может быть, было бы ещё изящнее, подумала она, принести коробку дорогих сигар ему в подарок, и пистолет замаскировать под одну из сигар. Неплохая была бы шутка. Но теперь уже не переиграешь.
Он удивленно открыл глаза, когда она села на него.
- Что ты делаешь? - спросил он.
- Хочу написать что-нибудь неприличное у тебя на лбу, - сказала она.
Он фыркнул.
- Валяй, пиши! Только потом сама будешь меня мыть.
- Да, разумеется.
Он зажмурился, когда ощутил холодное прикосновение металла.
- Лучше открой глаза, - сказала она.
Он открыл - и, видно, увидел в этом взгляде нечто, заставившее его нервно поежиться. Кажется, и хмель начал с него слетать.
- Ты прав, - проговорила она. - Я из России. Но я никогда не была на панели. Меня прислали твои друзья, чтобы я передала тебе их горячий привет. До свидания.
Он успел дернуться - но ещё до того она нажала курок.
Выстрел, при всей его убойной силе, получился довольно тихим - будто шампанское хлопнуло. Никто внимания не обратит.
Она посидела на нем ещё с минуту, чувствуя внезапную слабость, которая наступает после слишком сильного наслаждения. Это наслаждение она начала испытывать ещё тогда, когда он орудовал сигарой - но если б он мог читать её мысли, и понял, каков источник этого наслаждения, он бы в ту же секунду поседел и попробовал удрать куда подальше... Что, конечно, у него не получилось бы. Она ощутила зов крови, ощутила свое единство с совсем другим человеком - с тем, которому поклялась посвящать всю кровь - и это не сигара двигалась в ней, это он зашевелился, стал опять вырастать внутри неё и врастать в нее, она сливалась с ним, и он ей твердил: "Сейчас... сейчас... Он унижает тебя, но я помогу тебе от него избавиться... Ты чувствуешь, как я одеваю на себя твои руки, будто перчатки? Этими руками я убью его!" Приблизительно так - но словами этого ощущения все равно не передашь, оно было намного острее и пронзительней любых слов. И она застонала от наслаждения, ощущая эту невероятную близость любимого человека - и, вместе с ней, близость смерти и готовность принести смерть. И все это наслаждение было лишь слабым предвестием того, которое она испытала сейчас - которое шло по нарастающей с каждым словом её короткой речи и словно молнией пронзило её, когда она выпустила пулю. Это было ощущение, что не только её руки и тело управляемы самым дорогим ей человеком - это было ощущение, что его сердце колотится в ней, что она слышит двойной, почти сливающийся, стук...
Андрей, конечно, опять назвал бы её психопаткой, если бы действительно был рядом и она попыталась пересказать ему то, что чувствует. Ну и пусть называет как хочет! Он не понимает, что такое единение выше, лучше и полнее любого единения в "любви", происходящего через единственное маленькое место, когда тела все равно остаются разделенными. И все равно...
Она тряхнула головой перед зеркалом, отгоняя шальные мысли. Нет, не мысли, образы и фантазии, такие яркие и живые. Если бы Андрей был на месте этого мудака... От него она вынесла бы все, даже возню с сигарой... Но нет, он бы послал всю эту пакость к чертям собачьим, да и не нужна ему была бы сигара... Она бы сумела разбудить его так, что он входил бы в неё без устали, снова и снова, и, может быть, она бы впервые в жизни сумела испытать то, о чем так много говорят и пишут... То наслаждение от физической близости с мужчиной, которое не имеет ничего общего с наслаждением убивать... И, может быть, если бы все совпало, она бы понесла от него ребенка...
Но Андрей её не хочет. Все вокруг хотят, а он - нет.
Вроде бы, потому что любит свою жену. Но она-то знает... Да, знает... Ему тоже известно, что нет выше наслаждения, чем близость через смерть, и он не хочет эту близость опошлять, низводить до более примитивного уровня, который доступен любым соплякам, лижущимся в кустах у реки. А вот Это, иное - им недоступно!
Или она только уговаривает себя?
Нет, не уговаривает... Ей не в чем себя убеждать, потому что правда за ней...
Она опять тряхнула головой - и невольно сама залюбовалась тем, как взлетели при этом её золотые волосы, как чуть шевельнулись прекрасные плечи... Пора собираться - и ещё раз проверить, не оставила ли она каких-нибудь улик. Окурки выкуренных ей сигарет она спустила в унитаз - и проследила, чтобы ни один не остался плавать на поверхности. Тщательно протерла все, к чему прикасалась, уничтожая отпечатки пальцев. Еще несколько заключительных штрихов - и она исчезнет бесследно.
Если кто-нибудь и произнесет имя "Богомол" в связи с этим убийством то доказательств все равно не будет, и лишь жуткая легенда ещё немного упрочится...
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
"- Как это так? - растерянно спрашиваю. - И какой такой другой человек им пользовался?
- Вот это нам и надо установить, - говорит майор. - Вы позволите зайти? Мне надо вам несколько вопросов задать, а заодно опросить как свидетеля вчерашнего происшествия. Вы ведь Феликса Васильевича Пигарева сопровождали, когда он домой вернулся?
- Точно, я, - говорю. - Да вы заходите, заходите, чего ж, и в самом деле, на пороге беседовать?
Майор заходит, я его на кухню провожу, засуетился даже вокруг него.
- Так что, - говорю, - с паспортом Васильича? Мы тут его обыскались, я даже сам думал к вам зайти, ведь ключи от машины у вас остались - вдруг, думаю, он все-таки в машине его оставил? Да вы садитесь, садитесь, вот вам табуретка, могу и чайку предложить...
- Нет, - качает головой майор, - в машине он паспорт не оставлял. Я проверил, по пути к вам, весь салон машины облазил, и даже в багажник заглянул. Кстати, вот вам ключи, уберите их куда-нибудь, чтобы не пропали.
Я ключи от него принимаю, а сам думаю: "Как же здорово, что я догадался сумку захватить! Вот бы сейчас этот майор пистолет с патронами нашел - совсем густая каша заварилась бы!"
А майор оглядывается вокруг, одобрительно кивает.
- Здорово, - говорит, - вы поработали! Квартира почти приличный вид приобрела, а то вспомнить страшно, что мы тут увидели!
- Стараемся помаленьку, - отвечаю. - Так, значит, паспорт Васильича не просто так потерялся?
- Выходит, не просто так, - вздыхает майор. - Использовали его для какой-то банковской махинации. Я, честно говоря, не очень понял, какой: из Москвы подробностей не сообщали, да и то, что сообщили, просили не очень разглашать. Видно, не нужно, чтобы преступники раньше срока узнали, что паспорт всплыл и по их следу теперь идут. Так что тут я на вас полагаюсь.