Словом, видно, что оч-чень он толковый командир, этот мой гость. Да оно и понятно. Кому попало не доверят во власть особую бригаду, которая опасные банды обезвреживает. Что он во главе такой бригады стоит, и, наверно, лучших своих людей привез с собой - это я сразу смекнул. Все-таки и опыт, и разум у меня есть, видели-знаем, как операции по зачистке проводятся.
- Собирайся, дед, - говорит. - Пушку можешь взять с собой, чтобы обездоленным себя не чувствовать, но пускать её в ход без моего разрешения - ни-ни!
- Спасибо и на том, - говорю.
Пошел, достал пистолет из мусорного ведра, из-под картофельных очисток. Ну, он у меня в газетку завернут, чтобы не запачкало, а выглядит так, будто просто на дно ведра газетка подстелена, толщины газеты не видно. И патроны тоже достаю, заряжаю. А мой гость смотрит на все это и опять смеется:
- Ну, дед! Хитрее лиса, мать твою... Честное слово, сразу бы взял тебя в свою бригаду, если б ты к нам пошел.
А я ему и говорю то, что думаю:
- Начальник ты хороший, это сразу видно, и людям твоим, наверно, при тебе как у Христа за пазухой. Только видишь ли в чем дело, я всю жизнь под начальниками проходил, и мной командовали, и самому командовать доводилось, и так мне эта субординация надоела, что дал я себе зарок: как в отставку выйду, хоть остаток дней своих доживу вольной птицей, сам по себе, чтобы никогда надо мной никого не стояло и делал бы я, что хотел. А если почувствую, что во мне самом старые командирские привычки просыпаются, и хочется кем-то зависимым от меня командовать начать - язык себе прикушу, чтоб неповадно было, старому болвану! Вот так.
- Ясно, - кивает он. - В общем, дед, ты у нас вольный стрелок получаешься. В таком качестве и будем тебя держать.
Ну, собрались мы, выходим, и я спрашиваю по пути:
- Ты ведь машине велел поодаль ждать, чтобы возле моего подъезда не засвечивать?
- Верно, - отвечает. - Мы высовываться не должны. Ведь и те ребята, которых я отобрал для операции, добирались разными рейсами, отдельно от меня. Чтобы лишнего шороху не прошло.
- Все ребята твои? - спрашиваю.
- Нет, - говорит, - ещё из Самары есть, хорошие парни. Транспорт тоже самарский.
- Послушай, - заговариваю я о том, что меня все это время дергает, будто зуб больной. - Если в смерти Васильича не братья Сизовы виноваты, то кто же?
- Не беспокойся, не уйдут они, - басит он. - Считай, на мне эта ответственность лично перед тобой... - поглядел на меня, увидел, что очень я нервничаю, и добавляет. - Хорошо, подскажу тебе немного. В начале у нас два факта есть. Первый - твой друг Пигарев, "Васильич", как ты называешь, ни в каких сомнительных махинациях участвовать бы не стал. Значит, дело, которое предложил ему Букин, выглядело абсолютно чистым - или, по крайней мере, Пигарев считал, что с его стороны оно будет абсолютно чистым, без надобности мошенничать.
- Да, но почему он договор с Букиным даже от семьи скрывал? - говорю я.
- А вот это и есть второй факт. Два объяснения - или стеснялся, или не хотел, чтобы хоть одна живая душа лишнее знала. Тем более, женская, которая проболтаться может... Что стесняться ему было нечего - это мы умозаключили. Выходит, он влез в какое-то дело, которое грозило ему опасностью, если об этом узнает кто-нибудь посторонний... Причем для пользы дела ему было надобно, чтобы его паспорт пока что у Букина лежал... Схватываешь, дед? Можешь ты себе представить, чтобы такой человек, как Пигарев, не побежал в милицию заявлять об утрате паспорта, едва обнаружил бы его потерю? Сам говоришь, что человек был аккуратный, законопослушный, и не в его характере было с документами хитрить. Значит, если он своим говорит, что паспорт потерялся, а сам в милицию не идет, то на самом деле он знает, где паспорт! И знает, что паспорт может пролежать в этом месте дольше, чем до дня выдачи пенсии.
- Так... - взвешиваю я. - Договор с Букиным, о котором никто не должен знать, чтобы Васильич опасности не подвергся... А кто-то взял и узнал... Вот что получается?
- Получается, - кивает.
- А узнать только от Букина мог, так?
- Приблизительно. Скажем лучше, все ниточки через Букина ведут - уж он-то должен знать, кому о договоре с Пигаревым говорил! И расскажет в конце концов... Но сейчас не вздумай форсировать события. Всему свой черед.
Шипов многое знал, кто же еще, соображаю я. Но от Шипова, опять-таки, веревочка к братьям Сизовым вьется, которым, и правда, особого резона устраивать погром не было, чтобы свое основное дело по торговле людьми не засветить. Но разве Шипов только с Сизовыми мог быть связан? Да, есть над чем мозгами пораскинуть...
А тут как раз мы к микроавтобусику подходим. Номера, вроде, самарские, но так сильно снежной грязью забрызганы, что особенно не разглядишь, тем более в темноте. Нарочно, наверно. В автобусике шестеро нас ждут, считая шофера. Все, сразу видно, ребята серьезные.
- Михаил Григорьевич Соловьев, прошу любить и жаловать, - представляет меня товарищ полковник. - Он вел наблюдение за домом Сизовых накануне исчезновения одного и явки с повинной другого - надеялся доказательства собрать, что это они на квартиру его друга нападали - и видел, как тот, что исчез, обрезом размахивал, и говорил, что надобно всех перебить... Так что, похоже, не один заложник у них сейчас, а больше - и все ещё недавно были живы. Поехали! - автобус трогается, а он обращается ко мне. - А от вас, Михаил Григорьевич, требуется смотреть в оба. Вы знаете местность вокруг дома, знаете, откуда за ним можно втихую наблюдение вести, откуда что просматривается - так что подсказывайте нам, как подрулить как можно незаметней. При том, чтобы как можно ближе, разумеется.
- Тогда, - говорю, - лучше сразу на дорогу вокруг города выскочить, и свернуть с неё к дому Сизовых не по улице Энгельса, а чуть дальше, где задами дорога проходит. Там между заборчиков очень удобно прокатиться. Я из окна чердака разглядел.
- Значит, так и поедем, как Михаил Григорьевич предлагает, - говорит товарищ полковник.
Вот и едем, молча. Подъехали с задов к домам Сизовых, вылазим по одному.
- Как по-вашему, Михаил Григорьевич, - спрашивает товарищ полковник, если мы в доме Сизовых свет зажжем, будет с улицы видно или нет?
- Если в той комнате, за которой я наблюдал, - говорю, - то с улицы свет был не виден. Ну, может и будет отблеск какой на ветвях, но его любой прохожий за отблеск уличного фонаря примет, если вообще внимание обратит.
- Очень хорошо, - говорит полковник. - Тогда ведите нас. И, желательно, через ту дыру в заборе, которую заметили. А вы двое, - своим ребятам приказывает, - проверьте сперва местность, особенно этот заброшенный дом.
Они тут же в темноте исчезли, потом вернулись, докладывают, что все чисто. И веду я их, значит, через дыру в заборе, поднимаемся на крыльцо, товарищ полковник ключи достает - видать, у майора Наумкина получил - и дверь отпирает. Заходим, и я им начинаю изображать, в лицах почти что, как они между собой общались, как руками размахивали, как Сергей Сизов на крыльцо с обрезом выскакивал и как его назад в дом затаскивали... Надо сказать, в комнате все аккуратно прибрано и вымыто, даже лампочка новая ввинчена, и никаких следов того, что только вчера здесь кому-то череп разнесли. Полностью все затушевали, гады. Полковник слушает, у себя в книжке пометки стрелочками делает, на листочке с нарисованным им планом дома, иногда о более-менее точном времени спрашивает, иногда кивает кому-нибудь из своих ребят, которые дом осматривают и ему на ухо вполголоса результаты докладывают.
- Все ясно, - говорит под конец. - Теперь в другой дом пойдем.
Мы идем, я показываю им тропинку утоптанную, и по ветхому крыльцу поднимаемся мы в дом. Я им лесенку на чердак показываю, а они половицы прохлопывают и простукивают.
- Есть! - говорят. - Теперь только подцепить...
Светят фонариком и, подцепив, открывают люк в подпол. Туда вполне пристойная лесенка ведет. Один по ней спускается, потом зовет: