- Ну, - рассмеялся я, - ты всегда был мужик инициативный, и мог любое дело уладить. Недаром так здорово у тебя торговля пошла.
- Да, - отвечает он. - Хвастаться не хочу, но основное на моих плечах. Без меня все наше нынешнее дело развалится.
Приехали мы в лесок, сколько можно на машине прокатили по лесной дороге, а когда дорога совсем кончилась, пешочком до ложбинки прогулялись. Нашли там полянку хорошую, расстояния прикинули, Васильич пистолет из сумки достает и мне вручает. Я тряпочку развернул, все проверил - в отличном состоянии пистолет.
- Как твою меткость испытывать будем? - спрашивает. - Может, мишень тебе наметить?
- Зачем мишень? - говорю. - Видишь вон тот пенек на другом конце полянки? Ты в щель пенька прутик воткни, я этот прутик точнехонько перережу.
- Ой ли? - засомневался он. - Может, поначалу что попроще попробуешь?
- Не беспокойся, - отвечаю, - я знаю, что говорю.
Установил он прутик, отошел ко мне, я пистолет в руке взвесил и целюсь. Только бы, думаю, в первый раз не сплоховать, дальше все как по маслу пойдет. Выстрелил - и верхушки прутика как не бывало. Эхо от выстрела действительно прошло приглушенное, я тренированным слухом сразу определил, что сразу за ложбинкой оно должно гаснуть, так что стрелять можно сколько угодно. Летом ещё можно было бы грибников опасаться, а зимой кто в лесок полезет?
- Давай что другое, - говорю. - Это, как видишь, для меня плевое дело.
- Считай, я уже признал себя проигравшим спор, - отвечает он. - Давай ещё два выстрела - и баста. Мало ли что, патроны надо беречь.
- Куда ещё мне попасть?
- Вон, видишь, - говорит, - на том конце поляны гроздь замерзшей рябины, вон там, ближе к верхушке дерева? Сможешь срезать эту гроздь?
Я, ни слова не говоря, прицелился - и через секунду гроздь на снегу лежит.
И тут мне самому стало патронов жалко.
- Давай прервемся, - говорю. - Один выстрел за мной оставишь. Воспользуюсь им, как опять стрельнуть потянет.
Убрали мы пистолет, вернулись в машину, поехали назад. Уже на шоссе Васильич вдруг фыркнул, потом заржал как сумасшедший. Я даже испугался.
- Что с тобой?
Он хохочет, одной рукой машет и слезы утирает, другой кое-как с рулем справляется. Не будь шоссе таким пустым, а он таким опытным водителем, нам бы точно аварии не избежать.
- Да представил, как это со стороны выглядело! - говорит он. - Два старикана по снегу прыгают, из "макарова" палят, да ещё друг друга на "слабо" подначивают! Умора, да и только! Кто бы увидел - точно бы решил, что перед ним два кандидата в психбольницу!
Я тоже рассмеялся.
- Ладно, - продолжает Васильич, - поехали ко мне, пообедаем. Надо отметить такое дело!
И едем мы к нему. По пути болтаем, старое ворошим, друзей поминаем армейских, кто, где и как сейчас, а о ком уже несколько лет ни слуху, ни духу. Ну, обычные стариковские разговоры. Подъезжаем мы к его дому - и видим толпу у второго подъезда, собрался народ и глазеет, а перед самым подъездом две милицейских машины и машина "скорой помощи". Васильич, он как раз во втором подъезде, значит, живет, и вот он машину тормознул, выскакивает, не заперев её и даже ключи в замке зажигания оставив, и несется к подъезду. Я, значит, вылезаю и ковыляю за ним следом, вприпрыжку да в прискок, как Баба Яга костяная нога. Единственно, что сделал - его сумку из машины подхватил и на плечо повесил. Вовремя меня шибанула мысль, что нельзя сумку с пистолетом без присмотра в открытой машине оставлять хоть и не до машины Васильича всему народу, и вряд ли кто рискнет в чужой машине шастать, когда милиция рядом, но мало ли что... Сразу скажу, что сердце у меня обмерло и заныло, нехорошо очень мне стало, припомнились эти "качки" - так их, что ли, называют? - что на рынке с угрозами подкатывались, и их слова, что "последний раз предупреждали". И Васильич, видно, о том же самом подумал. А я гляжу, его никто не останавливает, и больше того, один из милиционеров сделал шаг ему навстречу - вроде, перехватить, что нельзя туда - а другой его за рукав шинели удержал и что-то шепнул. Что он мог шепнуть, кроме как "это он, тот самый с семьей которого несчастье произошло"? Я как эту заминку между двумя милиционерами увидел, мне совсем подурнело, и я сколько мог ходу прибавил. Они на третьем этаже живут, так я уж не помню, как я лестницы одолел, чтобы не очень от Васильича отстать, помню только, как крикнул милиционерам: "Я с ним!.." - и они не стали меня задерживать.
Поднимаюсь я - в квартире Васильича дверь нараспашку. Захожу - матушки мои! Все разбито и перевернуто, словно ураган прошел. И милиции полно, и врачи в белых халатах... Жена его, Анастасия Петровна, значит, на диване лежит, и вся голова и у неё в крови, и врач "скорой помощи" возле неё хлопочет. А дочка, Валентина, на стуле сидит, на ней халатик кое-как наброшен, под халатиком разорванные трусы и лифчик виднеются, всю её мелкой дрожью трясет, и лицо такое неживое... Ну, понятно, что произошло. Второй врач ей как раз рукав закатал, успокоительный укол делать собирается, а она, как отца увидела, врача отпихнула и с криком в его объятия.
- Отец!.. - кричит. И вцепилась в него так, что не оторвешь.
Я гляжу, вроде, Васильич заваливаться начал, и она вместе с ним. Я еле успел его подхватить, Врач Валентину от него оторвал, а он уже весь белый, глаза закатились, и рукой за сердце держится.
- Васильич!.. - я его трясу, а он не реагирует. Оглянулся я беспомощно. - Валидол дайте! - кричу. - С сердцем у него плохо!
Тут врачи вокруг него засуетились, укол какой-то вкатили, на носилки уложили, он, вроде, постанывать начал, а они его бегом и в фургон "скорой помощи" несут. Один врач говорит другому:
- Только бы до больницы довезти!.. Похоже, обширный инфаркт у него!
Я - за ними. Думаю, я сейчас Васильичу буду нужнее, чем здесь. Васильича в "скорую помощь" поднимают, вокруг народ ахает, всякие фразы слышны:
- Надо же, посреди бела дня!
- Ужас-то какой!..
Но до меня эти фразы как сквозь туман доносятся. Я в машину лезу, врач на меня:
- Ты куда?
- Я его друг ближайший, - говорю я. - Не волнуйтесь, мешать не буду, если что, в приемном покое просто посижу, подожду... А ему, может, легче будет, если он будет знать, что я рядом...
Врач поглядел на меня и махнул рукой.
- Залезай! - говорит.
И я залез, только на ходу ближайшему милиционеру сказал:
- Он, - говорю, - свою машину, вон, бросил, так вы уж заприте её и ключи у себя оставьте!
Тут дверцы "скорой помощи" захлопнулись, и мы поехали. Я на боковом откидном сиденьице сижу, трясет меня, передо мной лицо Васильича, все синюшное уже, а на коленях у меня его сумка с пистолетом и патронами. Я её крепко так, машинально сжимаю, но даже думать в тот момент забыл, что в ней такое лежит..."
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
... - Да, кстати! - Игорь, уже выходя, вернулся с порога. - Совсем забыл, за всеми этими делами! Ты не заскочишь в банк, чтобы положить на мой счет две тысячи? Я несколько месяцев ничего не вносил, а у меня с этого счета автоматически списывают госпошлину и прочие радости жизни. Завтра списание, а денег там, наверно, с гулькин нос. Я эту сумму со вчерашнего дня таскаю, чтобы положить разом побольше и забыть на несколько месяцев. Закинешь, а?
- Разумеется, - ответил Андрей.
- Вот, держи, - Игорь вручил ему деньги. - Марину дергать не хочется, - (Марина - это была секретарша), - пусть лучше на телефоне сидит и имидж фирмы блюдет. Да и тебе лучше проветриться, чем сидеть как на иголках, ожидая, с чем я вернусь. Адрес... Но я тебе лучше запишу, - он записал Андрею адрес и добавил, опять убегая. - Только не забудь копию приходного ордера взять, на всякий, понимаешь, случай...
И он умчался. Андрей стал собираться в банк, вновь перебирая в памяти события последних дней. Вертел их так и этак, анализировал ещё раз, сопоставлял... Конечно, если что-то упущено, то этого уже не поправишь, но мысли все равно продолжались вращаться вокруг одной точки.