Только не успел он выстрелить. Я его на вскидку убрал, он и исчез с грохотом. Но на окно теперь продолжаю поглядывать. Оно на задний садик при особняке выходит, весь деревьями закрытый, так что могут снова попытаться подлезть. Если б окно на улицу смотрело, то не рискнули бы, конечно, вокруг него пальбу устраивать.
— Молодец, дед! — говорит моя «племянница». И этим кричит. — А ну, без шуток! Если отпустите заложников, то, может, в живых останетесь! — после чего стреляет и точненько укладывает одного из теснящихся в коридоре. А те не стреляют, боятся в своего Катера попасть.
И со всех ног за угол коридора спешат спрятаться, давя друг друга.
Честное слово, меня чуть смех не разобрал при виде того, как они смылись, словно тараканы, хоть положение у нас и не ахти.
А Людмила говорит этому Козырю… То есть, тьфу, Катеру!
— А знаешь, я тебя, пожалуй, отпущу. И знаешь, почему?
— Нет, — отвечает тот, еле губами шевеля.
— Потому что ваш особняк стоит на прослушивании. И те, с кем вы в контрах оказались, будут здесь очень быстро. Вы и заложников не успеете с собой забрать, а если успеете, то далеко с ними не уйдете. Считаю до пяти и кто не спрятался, я не виновата! — Отпускает его, подталкивает для убедительности дулом пистолета, и начинает медленно считать. — Раз… два… три…
Пока она до трех досчитала, этого Катера уже как ветром сдуло. Исчезает за углом коридора и кричит:
— Братва, линяй отсюда быстрее, и плевать на все!
И топот многих ног слышится.
А она честно до конца договаривает:
— Четыре… пять… Я иду искать! — поворачивается ко мне и говорит с улыбкой. — Все, дед, пойдем заложников вызволять.
— Зря ты так, — говорю. — Из дома мы их выкурили, это да…
— Так что тебя смущает?
— А то, что мы сами оказались здесь как в ловушке. Я бы на их месте все выходы из особняка запер и поджег бы его. Тем более, если здесь стоят подслушивающие устройства, которых они так боятся. Я ведь верно тебя понял?
— Совершенно верно, дед, — говорит она. — А насчет поджога — это они не рискнут. Тут у них столько ценностей понапрятано, и столько в этот дом вложено, что не станут они свои капиталы губить.
Я только вздохнул и головой покачал. Хотел я ей возразить, что видал я таких, как «профсоюзовцы» эти — они из тех отпетых, которые навсегда по психологии голью беспорточной остаются. С одной стороны, за копейку удавятся, а с другой — на миллион добра загубят, если им какая моча в голову ударит, потому как это добро ими не трудом и потом приобретено, а взято грабежом и нахрапом, вот им его и не жалко, потому что они себя в привязке к нему не чувствуют, и считают, что всегда ещё столько же награбят, если не побольше. Ну, когда богатство досталось не своей кровью, а чужой, то это и не богатство вроде, а так, хочу с кашей ем, хочу с маслом пахтаю, хочу сберегу, хочу сожгу. Вот так приблизительно. Их не остановит даже то, что в доме могут быть их доллары по тайникам пораспиханы, о человеческих жизнях я уж и не говорю — для них это такая мелочь, что упоминать не стоит.
Но ничего я ей говорить не стал. Дело сделано, и что будет, то будет. Или выберемся благополучно, или будем метаться в пламени, как крысы в ловушке. Из этого, думаю, даже свою выгоду можно будет извлечь: если они дом подожгут, а мы сумеем незаметно выбраться, то нам же лучше, если мы некоторое время будем считаться в огне сгоревшими.
И крадемся мы с ней с оглядкой через особняк, она впереди, я следом, за спину на каждый шорох поглядывая, в ту сторону, куда её так усердно не пускать пытались.»
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Полковник Сметников с нетерпением ждал новостей. Присутствие в деле «третьей силы» скрыть не удалось — естественно, головорезы, взятые в квартире Лианы Некрасовой, поведали генералу, что их вывела из строя какая-то женщина — красивая блондинка с реакцией змеи. Кое-что добавила и сама Лиана, хотя она предпочитала отмалчиваться, когда вопросы так или иначе затрагивали личность её спасительницы. При этом, Лиана охотно опознала на фотографиях тех, кто в свое время наседал на нее, методом кнута и пряника (в данном случае, новой хорошей квартиры и ещё кой-каких благ) заставляя отказаться от ребенка, и вообще с удовольствием сотрудничала со следствием, не пытаясь ничего утаивать. Было похоже, что страх перед таинственной спасительницей настолько перевесил в ней все другие страхи, что даже попытка её убить не повергла её в прежнее состояние ужаса перед теми, кто всю жизнь держал её в поле зрения. Кроме того, ведь как раз благодаря этой блондинке попытка не удалась… И, кроме того, эта попытка оказала на Лиану самое неожиданное воздействие: вместо того, чтобы совсем сломаться после перенесенного шока, она прямо-таки озверела и с невесть откуда взявшейся энергией стала сама припоминать все, что могло понадобиться следствию, любые мелочи. Видя в ней эту вспышку прежнего огня, преобразившую её даже внешне, можно было догадаться, какой она была в семнадцать лет, и догадаться, почему такой паренек, как Жилин, поставил ради неё свою жизнь на карту…