Я потихоньку за ними забрался. Встал в дверном проеме, на них гляжу. Они оборачиваются.
— Тебе чего, дед? Тоже выпить захотелось, или просто поссать залез?
— Нет, — говорю. — Я к вам вроде как судья пожаловал, чтобы к смерти приговорить.
— Да ты соображай!.. — начинает один из них, но осекается, потому что я уже пистолет достал и на него навел.
— На колени! — говорю. — Хоть вы и погромщики и насильники, но время на молитву и на то, чтобы прощения попросить, я вам даю.
Один к окну метнулся, чтобы выпрыгнуть, так я его тут же и уложил. И тут, делать нечего, пришлось и всех других сразу пристрелить, без торжественного оглашения приговора, потому что очень гулко выстрел разнесся, и надо было спешить, пока народ не сбежался.
Вот так оно все и вышло. Собаке собачья смерть.
Я бреду потихоньку к автовокзалу, и около самого автовокзала меня кто-то окликает. Оглядываюсь — майор Наумкин.
— Здравствуйте, Михаил Григорьевич! Разрешите с вами поговорить?
— Всегда пожалуйста, — соглашаюсь.
Он меня под ручку берет, ведет аккуратненько.
— Все хотел спросить вас, Михаил Григорьич, почему вы мне неточные показания дали?
— Как это? — спрашиваю.
— Да вот, во время смерти первого из Сизовых видели на вокзальной площади какого-то хромого старика, который за ларьки отходил, маленькую нужду справить. Из-за этих ларьков, кстати, идеальное место получается, чтобы застрелить Сизова там, где он стоял. А вы в своих показаниях заявили, что вообще из дому не выходили. Так и запротоколировано. Может, изменить показания желаете, чтобы потом несуразностей не было?
Вот так так! — думаю. Не так-то он прост, этот майор.
— Нет, — отвечаю, — ничего менять не желаю.
— Ну, как знаете, — говорит. — Я-то думал… — и такой упор в слова вкладывает. — Я-то думал, вы, когда нужду справляли, могли убийцу увидеть, и он вас так запугал, что вы теперь и сознаться боитесь.
— А что бы вы с убийцей сделали, если б поймали? — спрашиваю.
Он хитренько так на меня щурится.
— Право, не знаю, — говорит. — С одной стороны, арестовывать его надо. С другой — хоть «спасибо» ему говори, ведь он наш город от такой заразы избавил, что дышать легче стало. Можно сказать, нам на благо постарался… Честное слово, кажется мне, что убийца этот — человек пристойный, и лучше его не искать.
— Как решите, — говорю. — Тут я вам не советчик.
— И больше ничего вы мне сказать не желаете?
— Как же, желаю! У меня, знаете, как в последнее время укромный уголок по нужде ни залезу, так неприятности случаются. Вот и сейчас на четыре трупа наткнулся, до сих пор дрожу…
— И где же с вами эта неприятность случилась? — живо интересуется.
— А в недостроенном доме возле завода.
— И чьи же это трупы?
— Толком не знаю. Но, показалось мне, те, про кого народ шептался, будто это они, а никакие не Сизовы, налет на квартиру Васильича учинили. И твердо верю, что народ не ошибается…
— Наверняка не ошибается, — с серьезным таким видом кивает майор. — и вот будет любопытно, если они из того же пистолета убиты!
— Да, любопытно будет, — соглашаюсь.
— Здорово кто-то неизвестный наш город от швали почистил, — говорит майор. — Наверно, и «профсоюз» он же разгромил, как вы думаете?
— Да думать, вроде, — говорю, — не моя обязанность.
— Это верно, это верно, — ещё серьезней кивает он, а в глазах бесенята пляшут. — Ну, всего доброго, Михаил Григорьевич. Не забывайте нас, если что.
И заботливо так подсаживает меня в подошедший автобус.
Еду я в автобусе, свою думу думаю. Вот, значит, как получается! Раскусил меня майор — а выдавать не стал. Что ж это в мире творится?
Возвращаюсь, захожу к Татьяне Андреевне, Людмила у меня спрашивает:
— Ну, как, дед, «порешил» свои дела?
— Все, — говорю, — порешил, до единого. Они и не пикнули.
Ну, мы много о чем говорили с ней в эти дни. О чем именно — это наши, так сказать, секреты. Ну, навроде разговоров деда с внучкой получалось, когда между ними откровенность есть, и другим об их беседах знать не надобно. Злила она меня, конечно, много, да и я, по-моему, иногда ей в печенках сидел, но понимать друг друга — понимали. Понимание — оно дело такое, как с первого момента сложится, так и пойдет. Либо да, либо нет. А у нас с первого момента как-то заладилось, с той секунды, как я дверь открыл и её увидел. Хотя иногда, мне казалось, не я был бы ей нужен, а психиатр хороший.
Поэтому я сразу её раскусил, как она сказала, что сама мальчишку на теннис повезет.
— Ты ж, — говорю, — не вернешься. Исчезнешь.