И я шлифанула их Миллером, да так, чтобы помнили. Готова поспорить, они жгут его книги по выходным.
– Что решим, братья?
– Много болтает.
– Узду для болтливых женщин на неё!
– Точно!
– Мы не убьём тебя, – сообщают мне.
– Какое счастье.
– Но ты заблудилась, дитя, – его снисходительный тон отзывается уколом где-то в районе печени, – Пойми, это для твоего же блага.
– Женщине полагается больше молчать и больше слушать.
– А это тогда точно женщина? – интересуюсь я у своей коллеги по полу, скашивая на неё глаза. Если они думают, что я буду молить о пощаде – пусть забудут об этом.
Увидев аппарат пыток, я снова начинаю судорожно дёргаться и кусаю чужие пальцы, пока мне разжимают рот. В язык и губы вцепляется нечто с крючьями, щелчок внутреннего замка – и я в ловушке. Точней, вся моя голова.
Странно, но не одна я желаю прервать миг их триумфа.
Из дыры наверху появляется любопытствующая морда Мигрирующего. По треску понятно, что его сородичи уже делают на куполе собственные окна.
Наверное, все мы сейчас напоминаем голодным тварям эдакую капсулу с мясом.
По счастливому стечению обстоятельств, пробравшись внутрь, Мигрирующий сбивает с ног держащую меня ватагу, и, пока настало замешательство, я запрыгиваю на хребет твари и что есть силы пинаю её ногами.
Мигрирующий встаёт на дыбы, словно необъезженный конь, я отталкиваюсь от его шеи – и вцепляюсь в разорванное полотно купола. Оно угрожающе прогибается, словно лист желатина, но держит. Внизу религионерам, кажется, не до меня – они с визгом отбиваются от шестикрылого хищника, растеряв абсолютно все крохи своего былого величия.
По дрожанию моей зоны эвакуации я понимаю, что адепты творят защитные глифы для товарищей. Купол теперь может распластаться в любую минуту.
Я быстро карабкаюсь наверх и неловко скатываюсь на землю, из-за тяжести намордника зарываясь носом в песок. Попытка отплеваться вызывает жгучую боль, так что я только фыркаю, прочищая нос. До Железного леса рукой подать, его чаща будет ко мне милостива.
Только забредя достаточно далеко, я решаюсь приняться за намордник. Снизу, под подбородком, мокро. Что это? Маслянистое.
Не могу поверить, что это кровь. Такого просто не может быть.
Я сажусь на прохладный берег речки и методично обшариваю основной обруч. Там, где должен быть паз для ключа, меня ждёт пустота и слабое электрическое напряжение. Глиф.
Краем глаза я замечаю, что Мигрирующие поднялись в воздух, и две молодые особи перекидывают друг другу фигурку, похожую на потрёпанную тряпичную куклу. Не буду отрицать – я испытываю от этого зрелища мрачное удовлетворение.
Может быть, перед концом он просил своего бога сделать себя чем-то иным, нежели просто куль мяса. Ничего. Желудки Мигрирующих споют ему славную погребальную песнь.
Ладно, гори оно синим пламенем, но…
Откуда эта кровь?
Как далеко на самом деле они зашли? Где копнули? Дело ведь вовсе не в уздечке.
Изнутри обруч покрыт письменами. Их идеями. Я наклоняюсь, окуная в воду подбородок. Раны продолжает жечь. Это душевные раны, которые наше с Голем тело вскрывало и зализывало годами. И теперь в них снова попала шрапнель возрастом в несколько тысячелетий.
Женщина хуже мужчины, гласит эта шрапнель. Раз в месяц ты – грязное животное, не имеющее права касаться священных предметов. Ты не имеешь права контролировать то, что находит пристанище в твоей утробе и должна рожать каждого ублюдка, даже если в итоге твои паховые нервы истреплются в метёлку, а грудь превратится в два нелепых мешка для мусора. Когда говорит твой самец – ты не должна перечить. Ты не имеешь права уйти, даже если твоя любовь умерла. Тебе не нужно лезть в высшие сферы. Не нужно быть умной. Лучше живи жизнью клопа, который при малейшем изменении окружающей среды прячется под обои и боится шелохнуться.
Молчи. Подчиняйся. Тупей.
Хватит!!
Я ломаю ногти о свой намордник, который в итоге становится скользким от крови. Я так возмущена и расстроена, что не могу ни в кого превратиться. Да как они смели, какое они имели право распоряжаться моим телом?!
Кто даёт право тысячам таких, как они, делать каждую женщину каким-то ресурсом, достоянием, подобным безмозглой элитной свиноматке, которую даже не спросят, кого она предпочитает в партнёры? Подобным собаке, которая должна забыть, что она умеет лаять и кусаться и встречать каждый пинок хозяина восторженным и благодарным визгом…
Пластина ранит мой язык при малейшем движении, и после тщетной попытки откусить её от основания уздечки я разражаюсь негодующим яростным мычанием. Иной бы заплакал, но моя единственная реакция на несправедливость мира это злость, бескрайняя, как густые лавовые реки. Я принимаюсь в исступлении возить этим шлемом по земле и камням, пока не начинаю чувствовать во рту привкуса глины и опавших листьев. И тут совсем рядом со мной кто-то протяжно пыхает носом.
Этого мне ещё не хватало. Я быстро вскакиваю, чтобы очутиться лицом к лицу с собадью. Той самой, встреченной у кабака.
«А. Это ты», – одними глазами говорю ей я, садясь обратно, точней, неловко оседая на землю. Я так устала, что не до конца осознаю всего спектра возможных действий, которые могут быть осуществлены в отношении меня со стороны этой четвероногой особы.
Но её выбор меня изрядно удивляет.
Собадь опускает голову и своими костистыми челюстями бережно обхватывает уздечку. Изо рта животного несёт чем-то кисловатым, но мне ли жаловаться? Сейчас она может сдвинуться на пару миллиметров – и благополучно, без особых усилий откусить мне что голову. Но…
Дзвяньк!
Крепления не выдерживают, и я теперь могу освободиться. Правда, из-за спешки вылетают скрытые в передней части крючья, и после снятия я могу представить себе, как чувствовал себя Локи после того, как враг заштопал ему губы.
– Спасибо, – благодарю я, отплёвываясь от солёной слюны, – Ты классная.
Её небрежная силища, впалые бока и растянутые соски сейчас вместе воплощают для меня истинный облик могучей, почти бессмертной женщины, которая может преодолеть любые трудности, успевая жить, любить и дарить жизнь другим.
С позволения владелицы я осторожно глажу костяную переносицу. Тут она отступает, востря уши. Видимо, мать зовут спрятанные в чаще щенки. Оглядывается на лес, потом на меня.
– Ничего, подруга, я понимаю, выпьем по кофе в другой раз, – шучу я. Собадь виляет хвостом на прощание, и разворачивается с поразительными для животного такого размера ловкостью и изяществом. А во мне растёт и ширится буря…
========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Религионеры ==========
Сообщество крайне агрессивных и радикальных религиозных фанатиков, более всего схожее с крестоносцами времён покорения Америки. Интересно, что группа состоит из представителей разных конфессий и при этом сохраняет внутренний мир. Согласно их мировоззрению, они успеют повраждовать друг с другом после того, как смогут окончательно подмять под себя любые негативные элементы, способные предложить альтернативу их основным верованиям. В случае вылазки, завершившейся поимкой жертвы, ею занимается та конфессия, которая представляет большинство в конкретном отряде. Из-за отработанной веками добровольно-принудительной техники вербовки новых адептов сообщество постоянно расширяется.
Религионеры сохраняют нейтралитет по отношению к дримерам, так как последние следят за порядком, в том числе и в их агитационных зонах. Большинство имажинёров в их понимании практически сумасшедшие, а значит, особо не опасны, но группа живо реагирует на любое ярко выраженное нарушение «норм», принятых только ими и внезапно всплывающих на поверхность в самый неожиданный момент. Тем самым они нарушают общепризнанные, хоть и негласные правила демократии мира сновидений, однако религионеров практически никогда не судят, поскольку это чревато последствиями ещё более масштабного нарушения всех мыслимых и немыслимых перемирий.