========== Из «Бестиария». Демоны движения ==========
Длина тела: до 2 м
Рост: до 1,8 м
Вес: неизвестен
Яркий пример энергетической жизни. Демоны движения насыщаются за счёт кинетической энергии, производимой неким интенсивно движущимся объектом. Подобно дельфинам, они преследуют любого из своих временных «хозяев», не причиняя ему никакого вреда и лишь пожирая клочья расходуемой им энергии. В случае голода способны к длительной спячке под землёй. В качестве мест обитания предпочитают открытые пространства с минимальным количеством холмистых участков. Цвет животных интенсивный, чаще жёлтый или (реже) сияющий белый, походий на разряд статического электричества; иногда можно заметить глаза особи, очерченные несмыкающимися веками. Размножаются почкованием: при перенасыщении энергией готовая к воспроизводству особь отбрасывает свою маленькую копию, полностью готовую вести самостоятельную жизнь.
========== Конфигурация тридцать вторая ==========
Когда я просыпаюсь, я уже лежу не на коленях Леди Дорог. Видимо, она отошла по делам. Быть может, слушает доклад своих питомцев, меняющих облик.
Я потягиваюсь. В голове будто взорвалась фугасная мина: там блаженно пусто и безжизненно. Я знаю, что это временно, но сейчас просто наслаждаюсь покоем.
И тут я замечаю Кевина. Он сидит на полу купе и создаёт маленькие кошмарики.
– Привет, – мягко говорю я, собираясь изменить своё тело до сглаживания половых признаков.
– Да не надо, – вяло отзывается он, – Я знаю, как выглядят девчонки.
Позвольте я кое-что объясню, прежде чем вы начнёте разводить для меня инквизиторский костёр. Вирт – пространство разного восприятия. Подобно тому, как слепой от рождения не может знать, как выглядит красный цвет, так и здесь всё окружающее пространство может меняться в зависимости от опыта путешественника. Вы можете видеть что-то размыто или не видеть вовсе в том случае, если ваше представление об объекте расплывчато или имеет травмирующий характер. Поэтому для многих Мигрирующие Охотники предстают как непонятные кошмарные тени, а вовсе не как животные определённого строения и текстуры. Правильное чёткое восприятие – дело практики и опыта. Сейчас, пока я сижу с Кевом, мой вид не может его травмировать, поскольку у него уже имеется фрагментарный опыт, не имеющий для него негативной окраски.
– Ладненько, – я сажусь, почёсывая шею и гляжу, как выдуманный мальчиком определённо хищный зверёнок не крупнее мыши пытается атаковать сотворившие его пальцы. Щелчок ногтя – и образ исчезает, а тёмные сферы вокруг изящных рук юного творца прячутся под кожу.
– Со временем ты станешь отличным имажинёром. Создашь свой мир, – улыбаюсь я.
– Ага, как же, выйду я отсюда, – бурчит Кев, почёсывая канапушчатый нос.
– Как только ты возьмёшь свои силы под контроль и переборешь свои страхи, ты точно сможешь покинуть «Анамнетик Экспресс».
– Я сдаюсь, – внезапно говорит мальчик, поднимая на меня глаза, – Я не знаю ответа на свой вопрос. На… её вопрос.
Он говорит о матери. Каждый день, после прихода с работы, она устраивает себе и сыну интеллектуальный марафон.
– И какой он? – интересуюсь я, мечтая о глясаре.
– Мисс, Леди Дорог передала вам угощение, – дворецкий внезапно вручает мне поднос с виноградом. Я автоматически принимаю позу лежащего римского патриция и киваю собеседнику в знак того, что до сих пор жду ответа.
– Это вопрос «За что?», – кажется, даже с некоторым облегчением делится тайной Кев.
– О-о-о… – протяжно выдыхаю я, – Никак, сам Царь-вопрос, самый многогранный после «Почему?», по мнению некоторых экспертов.
– Бывают дни, когда она не думает ни о чём кроме этого. «Кевин, ты опять испачкал кроссовки? За что мне это?»; «Мне задерживают зарплату – за что?»; «Придётся сушить плащ – за что мне такое наказание?», – Кев подпирает рукой щёку, – Никак не могу понять, почему она до сих пор не найдёт ответа.
– Дело не в том, что она его не нашла. Дело в том, что она силится сделать вид, что ответа не существует в принципе. Видишь ли, – я доедаю кисть и откладываю растительный скелетик в сторону, – Наше женское племя постоянно подвергается… активному давлению общества, в обиходе называемого доброжелательным. Стоит дожить до определённого возраста – и ты попадаешь под пресс. «А у тебя есть парень?», «Ты что, ещё одна?». Если ты находишь себе пару: а вы поженитесь?», «Когда заведёте детей?», «Пора-пора, часики ведь тикают!». Нас редко агитируют получать образование и развиваться интеллектуально. Мы по не совсем понятной причине поголовно должны планете одно – бросить в её объятья новых людей. Нас торопят и вводят в постоянный стресс, будто мы находимся на скоростной распродаже. И вот юное создание хватает первого попавшегося, чтобы не остаться старой девой. Притирается к нему, стерпится – слюбится и всё такое, хоть и порой тошно, ибо они вообще друг другу не подходят. Но страх одиночества во сто крат сильнее. Страх клейма сильнее. А здесь, стоит разобраться с этой проблемой, включаются пресловутые часики. Рожай, пока молодая и сильная, не спрашивай, зачем, иначе ты точно, непременно пожалеешь в будущем! Если я излагаю витиевато, ты скажи… Нет, нормально? Ладно. И вот она собирает комплект, – уже спокойнее продолжаю я, принимаясь за последнюю кисточку, – Но жизнь это не распродажа. Шарфик можно вернуть, но нельзя вернуть постоянно усложняющуюся систему под названием «ребёнок». Он требует ресурсов, сил, времени и внимания. Гонка заканчивается – и машину пора сдавать в автосервис. Колёса стёрты, на корпусе царапины и вмятины – но нет. Теперь настала пора гнать ещё быстрее. Нужно больше ресурсов, нужно жилище попросторнее, нужны деньги на образование чада. Появляется ещё одна работа, появляются кредиты. Счастливая обладательница набора «Всё для настоящей женщины» стоит перед своими достижениями и беспомощно разводит руками. Если бы да кабы не сработает. Она либо смиряется и тянет лямку, либо начинает яростно биться, как лиса в капкане. Она видит призрак другой жизни – но она почтенная мать семейства и лежит на алтаре, а значит, таких мыслей не должно быть. Они откинуты – но возвращаются, как недолеченная простуда. Постоянно. Во снах или в редкие минуты отдыха. И она ищет выход. Например, начинает спрашивать неизвестно кого о причине своей настоящей жизни, Она не желает тебе зла, Кев. Думаю, тебе приходилось сомневаться, любит ли она тебя. Не сомневайся, она любит, ты её дитя, плоть её плоти, её поддержка и опора в старости. Но ей больно. Она не смиряется и вертится где-то внутри, растрёпанная лиса со вспенившейся слюной у пасти. Ей невдомёк, что ты хотел бы помочь, но здесь нет никакого реального решения. Она не сможет переписать свою жизнь начисто и сравнить, какая в итоге лучше. Поздно. Всё, что ты можешь – это поддерживать её и постараться понять. Если тебя стращает учитель в школе – ты от бессилия пинаешь камешки. А кто-то находит вопрос, на который запрещено отвечать, но его постоянное повторение дарует хоть какую-то свободу… Что-то я увлеклась. Ну как, я смогла ответить тебе?
– Это грустно, – произносит Кев.
– Да, пожалуй, это и правда грустно. Но что сделано, то сделано,
– Когда пройдёт её боль?
– Кто знает. Видимо, когда она смирится… Стой! Что ты сказал? «Когда пройдёт боль»?
– Э… Да.
– Ты чудо! – я рисую в его сторону сердечко из снежного дыма, – Не знаешь, у Леди найдётся бумага и какой-нибудь письменный инструмент?
– Найдётся, – хозяйка позволила уже стоит у дверей, – Видимо, нашу гостью внезапно посетила муза?
– Кев подкинул мне славное название, и вот, всё сложилось… Ох, огромадное тебе! – я стремительно черкаю новый рассказ на странной текстурированной бумаге, похожей на плотную салфетку.
– Как курица лапой, – незамедлительно комментирует своё открытие Кев, заглядывая мне через плечо.
– О, да. Чистописание я проваливаю, – я шутливо бодаю его лбом в лоб.
– Как самочувствие? – заботливо осведомляется Леди Дорог, присаживаясь рядом.
– А, тоска всегда приносит творчество, так что легче.
– Это не признак того, что всё хорошо, – мудро парирует моя собеседница, зачёсывая золотистые кудри за ухо.
– Твоя правда. Но мне есть, куда убежать, а это уже неплохо… Кстати о беге, – я встаю, откладывая ручку в сторону и готовясь вспороть грудную клетку для размещения рукописи, – Надо проведать малыша.
– Уверена, он будет сказочно рад тебя видеть… О, дорогая, ну зачем же…
– Ты же меня знаешь, я та ещё показушница, – я кривовато улыбаюсь, пряча рулон бумаги между осколками сердца и затягивая привычный «карман» кончика и пальцев, – Спасибо за всё! Кев, я могу ещё чем-нибудь тебе помочь?
– Нет, ты точно можешь проваливать, – сверкает зубками юное пристанище кошмаров.
Я уже говорила, что обожаю этого засранца?
– Тогда Над сваливает! – я делаю ручкой и вылетаю вон из окна, на лету превращаясь в кобылицу. Копыта несколько протестуют против такого обращения, но я лихо разворачиваюсь и лечу вперёд и вперёд, пока не начинает казаться, будто я вовсе не касаюсь земли.
И я догоняю. Вот то место, где пройденные рельсы снова ложатся под невероятный механизм. Неутомимый зверь «Анамнетик Экспресса», вся его суть. Я слепила его из гепарда, сокола и голубого марлина – самых быстрых существ, что знала. Он распластан, он часть машины, он сам машина, он киборг с венами, по которым течёт масло. И бег – вся его жизнь.
Я ржу что есть сил, и он поворачивает ко мне голову с горящими, как прожекторы, глазами-блюдцами. Его ответ – это свист, дребезжание и визг рельсов.
– Ты смотри какой вымахал! Ай да красавчик! Береги их, ладно? Мамочка о тебе помнит! – кричу я напоследок и благополучно отстаю. Мне пора домой.
Я возвращаюсь под утро и кладу рукопись рядом с «гнездом» моего гостя. Потом иду наверх, к рубке.
Несмотря на то, что пора и маячит угроза будильника, я превращаю одну из стен в зеркало и смотрюсь в него, встав полубоком. В вирте можно вовсе не моргать, а значит, не упустить ни одной детали.
Я знаю, что пора собраться и отволочься по месту назначения, но одна мысль грызёт меня что есть мочи: «И что только со мной не так?..»
Я ухожу в реальность. И сейчас как никогда хочу, чтобы она мне только снилась.