Автор неизвестный
Игра с летальным исходом
Глава I.
– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – Краснопресненская.
Иван проехал уже три станции по кольцевой линии, напряженно всматриваясь в постоянно меняющихся рядом с ним пассажиров.
Чувство близости опасности, которое не покидало его три дня подряд, обостряло зрение, слух, память, наполняло энергией жизни.
Иван не заметил ни одного взгляда, обращенного в его сторону, ни одного напряженного движения, мысленно продолжив которое, он ощутил бы себя его конечной целью, мишенью, расчерченной концентрическими кругами.
Иван позволил себе слегка расслабиться. Но не до такой степени, чтобы решиться выйти на следующей станции и залечь в своей «берлоге» в высотке на площади Восстания. Он не мог рисковать последним своим убежищем, о котором Крестному не было известно ничего.
Иван втянулся в «тренировку», в «игру», которую устроил ему Крестный, и перестал воспринимать ее как условность. И это было хорошо, потому что она давно уже превратилась в самую настоящую реальность, с настоящими смертями и настоящими убийствами.
Он был целью, «зайцем», «дичью», по следам которой шли загонщики и охотники. Шли уже третьи сутки, во время которых он успел на своей шкуре почувствовать все прелести роли дичи, роли жертвы.
Еще двое суток назад он сам был преследователем, – по самой сути своего занятия, – он был киллером, а стало быть охотником и стрелял своих «зайчиков» с фантастической даже для профессионала меткостью. Но в том-то и заключалась суть идеи Крестного: каждый должен знать все роли, все партии, уметь виртуозно исполнять всю партитуру целиком, чтобы знать ее изнутри.
Иван еще раз осмотрелся. Опасность немного притупилась, и он разрешил себе прикрыть глаза, целиком положившись на слух в отслеживании ситуации.
Мыслей не было. Была пустота. Недавно пережитая им близость со смертью долгим похмельем выходила из пор его тела.
...Иван вспомнил глаза человека, жизнь которого три дня назад он забрал с таким трудом. Глаза, еще секунду назад смотревшие на мир с хозяйской жадностью уверенного в себе человека. Нажимая на курок, Иван хорошо видел его лицо, лицо испуганного человека.
Когда первая пуля из его пистолета пробила грудь человека, еще недавно бывшего премьер-министром России, и на белой рубашке, в которую он вырядился по случаю встречи со своими избирателями, начало расплываться темно-красное пятно, на его лице не было и тени удивления быстротой, с которой завершилось его существование в качестве претендента на должность Президента страны.
Было понимание краткости существования в новом качестве. В качестве человека, идущего к смерти. Человека, увидевшего смерть не краешком глаза, а во весь ее рост, обеими глазами.
Иван закрыл эти глаза, всадив в каждый из них по куску свинца, чтобы лишить их надежды увидеть еще что-нибудь, кроме смерти.
Пожалуй, первая мысль, которая пришла тогда в голову Ивану была о том, что надеяться можно только на смерть. Она безусловна. Она наступает всегда. Просто для одних раньше, для других – позже.
Иван хорошо помнил, что и для него она тогда чуть было не наступила.
Во время его выстрелов, убивших будущего Президента, смерть подошла к нему так близко, что Иван ощутил на своих губах ее сладкий поцелуй. Он помнил глаза полковника, державшего его на мушке своего пистолета, когда Иван расстреливал бывшего премьер-министра. Глаза, обещавшие Ивану мгновенную смерть.
Иван так и не понял, почему этот самый полковник Никитин убил не его, а прострелил голову стоявшего рядом с собой генерала.
– Станция Киевская. Переход на Арбатско-Покровскую и Филевскую линии.
Иван открыл глаза и встретился взглядом с внимательно смотревшей на него девушкой, сидящей напротив.
Первым его движением было – нажать на курок пистолета, который он держал наизготовку в правом кармане своей куртки – девушка была явным «загонщиком». Кем же еще она могла быть?
Что его удержало от этого движения, Иван не мог бы объяснить самому себе. Возможно, отсутствие ощущения опасности, которое его никогда прежде не подводило, и которому он всегда доверял.
Возможно, и что-то другое, чего Иван вообще понять не мог. Единственное, что он понял – опасности нет, смерть далеко от него.
Девушка сделала едва уловимое движение полными, ярко накрашенными губами, тень чуть заметной улыбки легла на ее лицо, она опустила взгляд, и вновь уткнулась в лежащую на ее пухлых коленях книгу.
– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – Парк культуры.
Поменявшая свой состав людская масса успокоилась, Иван успокоился тоже, ничьего внимания из вновь вошедших он не вызвал. Девушка читала свою книгу.
Иван расслабился и вновь прикрыл глаза.
...Иван вспомнил разговор с Крестным, который был у него тоже три дня назад, после того утра, когда он выполнил последнее его задание.
Они сидели в маленьком тесном зале ресторанчика на Арбате, который принадлежал Крестному, и глухонемой официант, «Гризли», как окрестил его Иван, открывал им уже вторую бутылку с очень длинным, узким горлом и наклейкой из серебристой фольги.
– Объясни своему квазимоде, чтобы он принес еще что-нибудь – ну, водку, там, виски, коньяк... – я не хочу пить этот латиноамериканский самогон.
Иван раздраженно посмотрел на официанта. Но Гризли видел только Крестного, не обращая на Ивана ни малейшего внимания. Все заказы делал Крестный, объясняясь с официантом какими-то, установленными издана и только им двоим понятными, знаками.
– Нет, Ваня. Ты хочешь меня обидеть. После каждого дела я пью этот, как ты его обозвал, самогон. Это привычка, Ваня. Добрая многолетняя привычка. Это традиция, которую я не нарушаю уже четверть века. Когда мне было столько же, сколько тебе сейчас, я каждый день пил этот «самогон» вместо воды, потому что в воде была лихорадка. Тропическая лихорадка.
Крестный вздохнул ностальгически.
– Ты, Ваня, великий человек. Ты себе цену не знаешь. Я – знаю. И еще знаю, что пить мы должны этот противный латиноамериканский самогон, который ты пить не хочешь. Ты должен. Потому что, ты работаешь так же как мы тогда – тридцать-сорок лет назад. Впрочем, нет – ты работаешь лучше. То, что ты сегодня сделал, я бы, например, сделать не смог, и уверен, что этого не смог бы сделать сегодня никто из моих мальчиков.
– Они хорошо мне помогли...
– Пулеметы?.. Так, ведь – исполнительные ребята. Их еще натаскивать, да натаскивать, не один месяц уйдет, пока из них толк выйдет...
Подвыпивший Крестный был в хорошем настроении и возбужденном состоянии.
– А что, Иван? Надо бы тебе отдохнуть.
– Я не устал.
– Я, Ваня, устал. От тебя. Мне бы самому отдохнуть. Но знаю, что тебе на месте не усидится. Начнешь самодеятельность разводить, Никитина искать станешь...
Иван усмехнулся.
– Стану.
– А зачем, Ваня?
– Этого я и сам не знаю. Он меня на мушке держал. И отпустил.
– Ну и что?
Крестный явно недоумевал.
– Хочу понять – почему?
– Но это же невозможно, Ваня! Не поймешь, пока сам не скажет. Не старайся. Лучше – выпей со мной.
Крестный смотрел на него огорченно-ласково, как на капризного упрямого ребенка.
Из моря спиртного, которое было к их услугам, Крестный выбрал гаванский сухой ром.
«Такого дерьма, – подумал Иван, – мне пить еще не приходилось». Но Крестный смаковал это кубинское пойло с явным удовольствием.
– Нет, Ваня. К Никитину ты не суйся. Он опасный человек. Я даже думаю, он сам тебя найдет. Если найдет, конечно...
Крестный вдруг развеселился. Взгляд его стал заговорщицким.
– Нет, нет и нет, Ваня. Никитина ты не трогай. А отдохнуть нам с тобой все же требуется. Это мы заслужили. Ты заслужил.
Он вновь схватился за бутылку, плеснул в низкие широкие стаканы вонючей жидкости, напоминавшей по запаху растворенную в ацетоне резину.
– Давай. За нас! За победителей!