Она во всем соглашалась. Мики даже казалось, что она слишком легко с ним соглашается. Ему не совсем было ясно, что случилось.
Ловкими движениями он приготовлял бутерброды, предлагая Сенте обратить внимание на качество варенья, которое он сохраняет только для своей дарлинг.
— Я прибавлю в весе, если буду столько есть.
— Тем лучше для меня… — блаженно улыбаясь, ответил он.
В комнате стало почти темно, только большие керосиновые фонари перед гаражом бросали в нее свой отблеск.
— Что с вами случилось, как все это началось? — спросил Мики.
Он укачивал Сенту в своих объятиях, как маленькое дитя, пока она шепотом все рассказывала ему. Он также шепотом говорил ей слова утешения.
— Дарлинг, мир принадлежит нам. Пусть это станет нашим глубоким убеждением, тогда все будет хорошо. Мы любим друг друга, наша любовь — наша защита. Помните об этом, проникнитесь этим убеждением и вам будет хорошо.
— О, Мики, мне кажется, что вы меня любите больше всего на свете.
— Да, я люблю вас и вы любимы мной больше, чем кто-либо в мире. Может быть, это звучит пошло, но истинный смысл этих слов глубок. Я уверен, что бы ни случилось, что бы вы ни сделали, ничто не сможет заставить меня разлюбить вас.
Когда Сента собиралась уезжать, Мики настаивал на том, чтобы проводить ее.
— Неужели вы можете предполагать, что я позволю вам ехать одной, чтобы вновь печаль овладела вами и вызвала в вас тяжелые воспоминания…
По дороге в город они остановились у маленького кафе, где Мики заставил Сенту выпить небольшую рюмку рома.
— Это — прекрасное средство, чтобы сохранить тепло.
Сента задремала, а когда они приехали в Кемпден-Хилль, Клое с радостью встретила их. Приятно было вернуться в атмосферу тепла, уюта, света и застать готовый обед.
Мики рано уехал, счастливый тем, что Сента опять спокойна. Он просил Клое уговорить ее пораньше лечь спать, так как она немного утомлена и нервничает.
Клое покорно согласилась с необходимостью следовать его советам и пообещала сделать все как можно лучше. Она сама приготовила постель Сенте, положила туда грелку, повесила ночную сорочку на стул возле камина, чтобы согреть ее.
Сара приготовила горячую ванну. Сента испытывала истинное наслаждение, лежа в горячей душистой воде. Сидя в ванной комнате, она услышала звонок почтальона и через открытую дверь спросила Сару:
— Есть что-нибудь для меня?
— Одно письмо, я положу его тебе на туалетный столик, — ответила Сара.
— Спасибо, — весело крикнула Сента.
Любовно разглядывая себя в зеркало, Сента тщательно вытиралась. Потом она причесывалась. Накинув халат, она продолжала свой туалет. Приведя себя в полный порядок, надушившись, чувствуя себя чистой и спокойной, Сента решила лечь спать.
Готовая уже потушить свет, она вспомнила о письме. Когда она подошла к туалетному столу и увидела конверт, в сердце ее что-то оборвалось… Печать, незнакомый почерк… С трудом опираясь о стол, почти ничего не видя от черного тумана, застилавшего ей глаза, Сента усилием воли заставила себя взять письмо. То был ответ Макса.
Глава XXX
Сента вернулась к камину. Только в этот вторник Макс получил записку, вложенную в письмо Фернанды, и немедленно ответил Сенте.
«Дарлинг, я вам пишу», — как странно он выражается по-английски!
Вследствие оккупации Рильта датскими моряками письмо было переадресовано и обошло половину Европы. Затем оно вернулось в Рильт спустя год. Несмотря на отсутствие Фернанды, он вскрыл его и в своем письме к Сенте извинялся, — «Но, дорогая, это был ваш почерк». Письмо его было очень кратким:
. . . . . «вы говорите,
что хотели бы меня видеть, и я не могу не воспользоваться вашим предложением, хотя, может быть, не должен бы этого делать. На следующей неделе я буду в Амстердаме. Могли бы вы приехать туда, в отель „Нидерланды“? Мне не верится в возможность вновь увидеть вас. Всеми силами своей души я буду с нетерпением ожидать вашего ответа».
Теперь ей стали понятны призраки и мысли, приведшие ее сегодня к такому мрачному настроению. Теперь она поняла, почему Мики говорил: «Мы любим друг друга, и наша любовь — наша защита». Интуиция Мики правильно подсказала ему его фразу о защите. Если бы это письмо пришло месяц тому назад, то все было бы совершенно по-другому.
О, эти недели, месяцы, годы, когда она так горела и тосковала, так страстно желала услышать хотя бы слово любви от Макса, так жаждала хотя бы одного его прикосновения! Затем, прочтя в газетах очередную клевету на родину своего возлюбленного, она презирала себя за память о Максе и вновь впадала в отчаяние.