— Если он будет настаивать, — ответила Сента.
— После всего… — в голосе Клое зазвучало негодование, — после всего… ты должна быть верной Мики, не согласна ли ты с этим?
— Я писала Максу, — решительно возразила Сента, — я просила его встретиться со мной. Он согласен. После всего того, что было между нами, неужели ты думаешь, что я могу уклониться, неужели ты считаешь, что отказать ему в этом было бы достойно порядочного честного человека?
— Мне кажется, что правильнее было бы, не откладывая, написать Максу и честно рассказать ему обо всем. Год — большой промежуток времени.
— Я не могу этого сделать, — сказала Сента, — я хочу этим сказать, что я не «не могу», а не хочу. Я знаю, что если бы я ему отказала и продолжала бы свою обычную жизнь, я забыла бы об этом. Но рано или поздно я заклеймила бы себя презрением, и это презрение было бы тем скрытым ядом, который постепенно разрушил бы все мое счастье и всю мою любовь к Мики.
Клое смотрела на нее с удивлением.
— Ты смотришь, Сента, на этот важный момент, как всякое молодое существо. Тебя привлекает мысль о самопожертвовании, но это ценно только в известные минуты. Ты встретишь Макса Вандорнена. Это будет теза, какова же будет антитеза?
— Если Макс захочет жениться на мне, я соглашусь, — почти шепотом ответила Сента.
— Любя Мики? — опять покраснев, спросила Клое.
— Когда-то я любила Макса, даже теперь я не могу об этом забыть. Я не могу чувствовать равнодушие и быть холодной к человеку, научившему меня чувству любви.
— Значит, ты не любишь Мики? — упорно продолжала спрашивать Клое.
— Я люблю его больше всех на свете.
Клое встала.
— Уже поздно, я должна идти на лекции.
Сента схватила ее за руку.
— Мама, неужели ты не понимаешь? Если бы не война, все говорило бы в пользу Макса, но ведь он ответил мне, я не могу бросить ему в лицо равнодушие и холодный ответ. Какая-то частица моего «я» еще принадлежит ему, в глубине души я благодарна за все те сладкие минуты, которые он мне подарил.
— Я отказываюсь тебя переубедить, — покорным голосом сказала Клое, — я с тобой отчасти согласна, дарлинг, но вся моя душа на стороне Мики.
Она вышла, и Сента увидела, как быстро Клое шла по улице, спеша к автобусу.
Сента телеграфировала Мики, прося его приехать ближайшим поездом. Затем она оделась и поехала к датскому консулу и в германское посольство. Закончив все эти дела, Сента послала телеграмму Максу: «Вторник приезжаю Нидерланды».
Когда она возвратилась домой, в гостиной ее ожидал радостный Мики.
— Дарлинг телеграфировала мне, желая сказать, что нашла квартиру?
Она уклонилась от его поцелуев.
— О, Мики!
Он побледнел, увидев страдальческое выражение ее глаз.
— Дарлинг, что случилось?
— Макс Вандорнен ответил на письмо, которое я послала ему год тому назад, предлагая ему встретиться со мной. Макс пишет, что едет в Голландию, в Амстердам, и просит меня… приехать туда повидаться с ним.
Вандорнен представлялся Мики настолько нереальным, что даже сейчас сказанное Сентой было ему непонятно. Мики ответил:
— Но ведь вы не можете. Вы должны ему написать и подробно и откровенно рассказать.
Он пытался ее обнять.
— Это вас взволновало, любимая, успокойтесь, послушайте, мы сейчас…
У Сенты было такое ощущение, как будто густой туман окутал ее мозг.
— Я еду в Амстердам повидаться с Максом. Если он все еще желает, чтобы я стала его женой, я соглашусь.
Отвернувшись от Мики, она склонила голову на грудь, а затем посмотрела на него и ей показалось, что он готов ее ударить. На его бледном лице выделялись серые глаза, потемневшие от гнева. Он сделал конвульсивное движение, подавшись вперед, но затем откинулся. Горячая любовь к Сенте заставила его понять то, что оставалось непонятным для Клое, его любовь осветила его мысль. Мики понял, что хотела сказать Сента, и его любящее сердце почувствовало всю горечь переживаемого ею момента. Спустя минуту он сказал:
— Да, дарлинг, вы должны ехать, я вас понимаю.
В мозгу его стучала мысль: «Отпусти ее с миром — это единственный выход для тебя, единственное твое спасение, принеси эту жертву».
У него вырвались горькие слова:
— Довольно скверно то, что с моими сибаритскими вкусами я должен буду надеть на себя вериги, потому что вы считаете их приятными для себя.
В нем клокотали одновременно ревность, злоба, жалость и нежность.
Угрюмый и печальный он сопровождал Сенту в течение всего дня по всевозможным учреждениям, разговаривая на самые будничные темы. Они боялись затронуть хотя бы одним намеком то, что жгло их сердца.