Очень нежным и приятным голосом его мать нерешительно ответила:
— Да, конечно, но могу ли я… Я протелефонировала… но… Конечно, я могу пойти в другой раз, хотя все это страшно таинственно. Дело в том, что тетя Мери прислала записку: не могу ли я к ней позвонить. Силь, дарлинг, мы должны обзавестись телефоном. Он так необходим в современной жизни. Но плата вперед кажется мне ужасной несправедливостью. А ведь несправедливость — явление, менее всего терпимое человечеством. Я позвонила тете Мери. Она спросила меня, не получала ли я чего-нибудь от Сенты. Кажется, уже больше недели нет писем? Она сказал мне: «Тогда вы должны приехать ко мне к чаю». А я никогда не нахожу, что сказать, когда получаю внезапное приглашение. Поэтому я согласилась.
— Ну, и ничего подобного не будет, — решительно заметил Сильвестр, не отпуская ее. — Блудный сын вернулся домой, и ты должна с ним остаться и пить чай, и больше ничего. Идем!
Они пошли по лестнице, весело болтая и много смеясь. В семье Гордонов любили посмеяться. Для Сенты и Сильвестра их мать была всегда неисчерпаемым источником веселья. Ее нерешительность веселила их даже в тех случаях, когда раздражала. Сента утверждала: «С мамой никогда не скучно». Сильвестр и она серьезно обсуждали этот вопрос. Это происходило потому, что изменчивость настроения Клое зависело от малейшего повода. Она могла уклониться от темы разговора какой-нибудь совершенно неподходящей шуткой и, наоборот, могла стать сразу страшно серьезной, в то время как ее собеседник был настроен шутливо. Ее туалеты были всегда источником горя и неприятностей. Ее вещи всегда были очень скромны, но неоспорим был тот факт, что они всегда ужасно выглядели.
Неопределенная, странная, неряшливая, с мягким голосом и до крайности неэгоистичная, с карими глазами, прямыми, очень красивыми бровями и изумительными руками, за которыми она никогда не ухаживала, она была историком. Ей не было двадцати лет, когда она вышла замуж.
Старшая дочь, Нико, двадцати одного года, очень элегантная, была личным секретарем у глубокоуважаемого мистера Гуго Лортона. Нико редко возвращалась в дом Кемпден-Хилль. Все интересы ее жизни были сосредоточены на том, чтобы беспрерывно развлекаться. Умение Сильвестра и их матери довольствоваться малым доводило ее до самых горячих упреков.
— Сильвестр, ради всего святого, пойми, что внешность имеет значение. Мама, скажи ему об этом! — И, конечно, для нее было ужасно услышать в ответ насмешливые слова матери:
— О, дарлинг, мне кажется, что Сильвестр прелестен.
Нико, которая взывала к небесным силам, с презрением бросала:
— Сильвестр — прелестен!
Еще более выводили ее из себя глупые комментарии матери:
— Дарлинг, я знаю, что в действительности он не красив, но мне так приятно думать, что он красив.
Бальзамом для тщеславной Нико явился отъезд Сенты в один из самых фешенебельных пансионов Европы. Приятно было говорить: «Моя младшая сестра в Рильте».
— А это благодаря тому, что Сента так любит новизну, — обычно с удовольствием говорил Сильвестр и по желанию публики рассказывал всю историю этого события. Между отдельными раскатами смеха он говорил:
— У меня была великолепная шляпа! Сента теперь в прекрасном месте! Все это божественно!
Самыми глупыми словами он рассказывал, как Сента заинтересовалась небольшим холлом, через который они прошли однажды в апрельский вечер.
— Представьте себе такой небольшой холл. Сента туда вошла, хотя я ее предупреждал, что там, наверное, скверно пахнет. А ведь вы знаете, как она ненавидит скверные запахи. Но все-таки она вошла, и не успели мы оглянуться, как какая-то девушка вскочила и начала рассказывать нам подробности своей жизни. Я чувствовал, что Сента не должна была слушать такие слова и собирался ее оттуда утащить, как вдруг увидел, что Сента — подумайте, наша Сента — с увлечением слушает рассказ этой маленькой леди о довольно двусмысленных вещах. По-видимому, рассказ прелестной леди произвел на Сенту большое впечатление и, несмотря на все усилия, я не мог заставить ее об этом забыть. Только когда Сента вполне насладилась, она соизволила уйти. Когда я стал ее в этом упрекать, она мне просто ответила: «Не будем об этом говорить. Это было выше моих сил. Я была вынуждена слушать». Когда я заметил, что она не слышит самое себя, она почувствовала себя огорченной за ту девушку. В то время матери не было дома. Она читала лекции в Чельтенхеме. Я отправил Сенту к тете Мери, а тетя спровадила ее в Германию. Вот каковы последствия темперамента Сенты.