Игра с огнем
Теорен Флёри, Кирсти Маклеллан
Предисловие от Уэйна Гретцки
Я до сих пор помню, когда я впервые обратил внимание на Тео. Ему было 19 лет, и он напрыгнул на спину одного из моих партнёров по "Лос-Анджелесу", Кена Бомгартнера, чтобы оттеснить того от силовика "Калгари" Тима Хантера. Я глазам своим не поверил. Тео был на голову ниже Кена и, похоже, вообще не понимал, что его сейчас просто убьют. Я подкатился, схватил Тео за майку и швырнул его на скамейку. Этот парень был абсолютно бесстрашным. На протяжении нескольких лет мы вместе играли за сборную Канады, и меня каждый раз поражало то, сколько пользы он приносил в самые нужные моменты. Игрок с большой буквы, что и говорить.
Когда в 2002-м году мне надо было собрать команду для Олимпиады в Солт-Лэйк Сити, мне хотелось, чтобы Тео попал в состав. В самых важных матчах он выкладывался, как никто другой. Я играл против него, когда он блистал в "Калгари" в середине 90-х. Его рост был 167см, а вес – 68кг. Но играл он так, будто был в два раза выше и тяжелее.
В 2002-м году все в мире думали, что у нас на руках слишком много козырей. У нас было столько талантливых игроков, что многим казалось это попросту несправедливым. Тео же представлял собой наше истиное лицо – лицо команды, которая должна была выиграть не потому, что ей везло, а потому что каждый её игрок пахал в поте лица. Когда Роман Хамрлик не по правилам атаковал Тео у себя на пятаке, толкнув его в спину, а судья этого не заметил, мы завелись не на шутку. Что было дальше, знают все.
С Тео мы дружим и по сей день. Периодически созваниваемся и вспоминаем наши взлёты и падения как со сборной Канады, так и в НХЛ. Я хочу пожелать ему удачи в написании этой книги и заверить его, что уж кто-кто, а я-то точно её прочту.
Пролог
Везучий. Все кроме меня самого считали, что я везучий. Я построил свою 15-летнюю карьеру на фундаменте из скорости, мастерства и бесстрашности. Я прошёл длинный путь от чемпионства на МЧМ к Кубку Стэнли и к олимпийскому золоту в составе сборной Канады, пока не растерял всю свою скорость, на смену которой пришла тонна лишнего веса и неиссякаемый запас ярости.
Когда я был помоложе и играл за "Калгари", я был словно резиновый мячик – пни меня, и я стану играть быстрее и жёстче. А потом я стал просто опасным. Только тронь меня, и я тебя в землю закопаю.
Меня подкосила ярость. Ярость, которую подпитывали наркотики, алкоголь и девушки. В Канаде у меня остались две бывшие жены и трое замечательных детей, а сам я жил в потрясающем особняке, где у меня было два акра земли посреди пустыни, и при этом мне хотелось умереть. Я ушёл в трёхмесячный загул. Я и горы кокаина. И больше никого и ничего. По ночам я выбегал в пустыню и орал на деревья. Через три месяца я окончательно спятил. Я уже не мог бросить ни наркотики, ни выпивку, ни тусовки.
Во всём этом я винил Бога. Я был невероятно зол на него. Всю свою жизнь я верил в то, что мне ещё в детстве внушил Отец Пол, у которого я был в послушниках – "Не волнуйся. Бог пошлёт тебе лишь те испытания, которые ты можешь пережить и ничего более". Но никто бы не выдержал весь тот стыд, ненависть к самому себе и те тёмные секреты, которые таились во мне.
За окном поднимался великолепный рассвет, а я бегал по какому-то пустырю и орал благим матом на вселенную: "Да е**сь ты конём, сука бл***кая! С меня хватит. Я больше не могу. Избавь меня уже от этого дерьма!". Я бредил. Я не спал уже несколько недель подряд.
Я прибежал домой, запрыгнул в свой "Кадиллак Эскаладе" жемчужного цвета и погнал в город. Я остановился у ближайшего ломбарда, достал всё из карманов и высыпал на стойку. Там было штук на пять. Владелец дал меня пистолет и один патрон.
Я приехал домой и положил пистолет с патроном на стеклянный кофейный столик около дивана. Затем я достал из морозильника бутылку "Столичной" с лимонным вкусом (всего их там было десять) и стал бухать одну рюмку за другой. Я пытался набраться храбрости, чтобы зарядить пистолет. Стемнело.
Я ненавидел ночь, потому что темнота наводила на меня жуткие воспоминания. Я вспомнил те странные и жуткие ощущения. Именно из-за ночи я не ложился спать и тусил до рассвета. Потом меня просто вырубало, и мне не надо было заново переживать тот жуткий момент моей жалкой е**чей жизни.
В два часа ночи я потянулся к столику, взял пистолет, зарядил его, снял его с предохранителя, засунул ствол себе в рот и положил дрожащий палец на курок. И так я сидел, наверное, целую вечность. Меня трясло так, что ствол бился о зубы. Какого вкуса был ствол? Вкуса одиночества. У него был холодный, одинокий и мрачный вкус.
Где-то в глубине души здравый голос мне твердил: "Не делай этого, не делай этого, не делай этого, всё ещё можно исправить". Но я ему перечил: "Да пошло оно всё на х**. Ничего уже нельзя исправить». И эта внутренняя борьба всё продолжалась и продолжалась...
Резким движением руки я бросил пистолет на пол. Сделал себе пару дорожек, махнул ещё рюмку водки и расслабился. Вспомнил, как всего пару месяцев назад я пошёл воскресным утром на собрание анонимных алкоголиков в Малибу. Там был парень, который не пил уже 16 лет, и он сказал всего восемь слов: "Вы больны ровно настолько, насколько темны ваши секреты". После этого он просто встал и вышел.
Чтобы выжить, мне нужно было что-то менять именно в этом направлении. Я выбежал наружу и зашвырнул пистолет подальше в пустыню. Мне кажется, людям надо понять, что заставляло меня делать то, что я делал. Я знал, что я спятил. Это знали и все вокруг.
«Тео постоянно в каком-то хаосе, он съехал с катушек, однозначно», - говорили все. За свою карьеру я заработал 50 миллионов долларов, и всё это я вынюхал, выпил и раздал различным владельцам казино.
В 2001-м году, когда я играл за "Рейнджерс", я 13 раз подряд завалил тест на допинг, и при этом был лучшим бомбардиром НХЛ. И что они могли мне сделать? На пробах мочи, я подмешивал в банки "Гаторейд", а мой сынишка Бо, хоть и не знал этого, тоже писал за меня. Врачи лиги тогда предупреждали меня: «Ещё один раз завалишь тест, мы тебя выпрем». Думаете, это меня остановило? Как бы не так, я всю свою жизнь только и делал, что правила нарушал.
«Рейнджерс» в те времена платили мне восемь миллионов в год, так что, разумеется, они за мной следили. Я постоянно чувствовал, что за мной кто-то подглядывает из-под кустов, а пару раз обернулся и увидел, что кто-то только что нырнул за угол, чтобы я его не заметил.
Я не тусовался в обычных барах. Я шёл в какие-то катакомбы Нью-Йорка и бухал там с психами, трансвеститами, стриптизёршами и прочими тёмными персонажами. Обычно в после игры я шёл домой в сшитом в Монреале костюме «Джованни» с тремя-четырьмя бутылками вина в руках. Затем я шёл в Челси Пирс, это где 23-я улица упирается в реку Хадсон, зависал там с бомжами и грелся с ними у костра, который они разводили в железной бочке. Я спрашивал их, как они докатились до такой жизни. Мне это всегда было интересно.
«Рейнджерс» должно быть всё это время на иголках сидели. Я даже не сержусь на них за то, что они запихнули меня в Реабилитационную Программу НХЛ в 2002-м году (курс лечения от нарко- и алкозависимости, прим. АО). Им, наверное, уже снились заголовки в газетах вроде «Суперзвезду НХЛ нашли мёртвым в канаве». Пройдя 28-дневный курс лечения, я не пил месяцев 10-11.
Но я окончательно сбрендил – колпак у меня, что называется, основательно съехал. Этакий непьющий алкаш. Меня предупредили, что если ещё раз забухаю, меня выкинут на улицу. Поверил ли я этим словам? Не знаю. Могу лишь сказать, что сменил одну пагубную привычку на другую. Я начал ходить в казино каждый день. В том году я профукал три миллиона долларов и жену.
Незадолго до подписания контракта с «Чикаго» я пристрастился к стрип-клубам. У нас со стриптизёршами было одно общее качество – поломанная жизнь. К тому же, там можно было купить всё – секс, наркотики и выпивку. И всё это под одной крышей. «Подмазал» вышибалу на входе – и ты уже с «порошком». И понеслась душа в рай...