Свой личный рекорд по количеству дней в запое и без сна я установил в 1998-м году, когда я пробухал таким образом всю стампида в Калгари - то есть, 10 дней. А что такого? Я считал, что раз хоккейный сезон закончен, то мне можно расслабиться. Думаете, меня как-то вообще беспокоило то, что меня кто-то ждал в это время дома и волновался? О чём вы. Конец сезона. Дайте погулять.
Глава 11. Оставьте меня в покое
Весь смысл моей жизни заключался в хоккее. А когда ваша жизнь сводится к чему-то, что не позволяет вам быть честным с самим собой, это съедает вас изнутри. Я всегда должен был быть крепким парнем и никогда не проявлять слабости. Если тренер узнает, что на самом деле творится у вас в душе, вы в состав в жизни не попадёте.
"Как ты себя чувствуешь, Тео? - Что-то мне как-то грустно и одиноко". Думаете, после такого диалога меня выпустят на лёд. Ни фига. Поэтому я всегда отвечал: "Да я, нах**, убить всех готов!". После этого меня выпустят на лёд в первой же смене. "Молодец! Так и надо! Продолжай в том же духе!". А в это время под личиной злости кроется грусть. Если вы несчастны, то что вы чувствуете? Злость. А что вам нашёптывает злость? "Отъе**тесь все от меня".
В 1988-м, за год до того, как мы выиграли Кубок Стэнли, году Бретта Халла обменяли в "Сент-Луис", и я тогда подумал: "Отлично. Может быть, это они под меня место в составе расcчищают". Клифф Флетчер сказал, что он вполне может войти в историю, как человек, совершивший наитупейший обмен в НХЛ. Он знал, что Халл станет звездой, но у него не было выбора - этот обмен был необходим для командного успеха.
Тогда "Калгари" не хватало взаимопонимания, и состав необходимо было укрепить парой ветеранов. Да и сказать по правде, я не думаю, что вообще хоть кто-то ожидал от Бретта Халла 86 голов в сезоне 1990-91. Это больше на Уэйна Гретцки похоже. Мы же в обмен получили Роба Рэмэйджа и Рика Уэмзли - двух классных игроков командного типа с ярко выраженными лидерскими качествами, чего нам как раз и не доставало. Проиграли ли "Флеймс" от такого обмена? Нет, потому что он принёс им Кубок Стэнли....
Мы вполне могли бы выиграть кубок ещё пару раз, но команда развалилась. Флетчер разрешил Хокану Лообу разорвать контракт, чтобы тот мог уехать в Швецию и быть поближе к своей семье. Лэнни и Пеппер повесили коньки на гвоздь, Джо Маллена обменяли в "Питтсбург" незадолго до начала сезона 1990-91. Изначально в "Калгари" я играл в центре, но после обмена Малли кто-то должен был занять его место в звене Дага Гилмора. Райзер подошёл ко мне и сказал: "Как ты относишься к тому, чтобы перейти на правый край?". Я спросил его, буду ли я при таком раскладе играть с Дагги Гилмором, и он сказал "да". Я сказал ему, что ради этого я готов на всё.
На левом краю в нашей тройке играл Пол Рэнхайм, но в декабрe он сломал ногу. Тогда Райзер перевёл меня в другое звено, где моими партнёрами были Ньюиндайк и новичок Тим Свуини, что тоже было неплохо. Я был разноплановым игрком. Если я играл с центральным нападающим, который хорошо пасует, я бросал по воротам. Если я играл со снайпером, я раздавал передачи. Не вопрос.
В том сезоне я забросил 50 шайб и впервые добрался до отметки в 100 очков. А ведь для меня это был уже третий сезон в НХЛ. "Ни фига себе, как быстро время летит!" - думал я тогда.
У Райзбро филонить было нельзя - иначе на площадку не выпустят. В каждом матче надо было грызть лёд - он только такой хоккей признавал. От меня требовали голов и чтобы я действовал соперникам на нервы. Сказано - сделано. Я был без ума от счастья, когда 5-го декабря 1990-го года мне удалось сделать свой первый хет-трик в НХЛ. Мы тогда выиграли у "Рейнджерс" 4:1. Пару месяцев спустя, 18-го февраля 1991-го года, мы выиграли у "Сент-Луиса" 7:4, а я снова забросил три шайбы. Я играл в одной команде с Ньюи, Киллером, Сергеем Макаровым и Робертом Райхелом и был при этом лучшим снайпером. Это была фантастика.
Достичь таких высот мне во многом помогла тактика запугивания. Мне нужно было как-то защитить себя, а самый лучший способ тут - это убедить всех в том, что я псих. Мне хотелось, чтобы соперников в холодный пот бросало, когда я выходил на лёд. Я хотел, чтобы у них в голове бродили мысли из серии: "Что он сегодня вытворит? Глаз мне вырежет или поцелует?". Это был мой козырь.
Габаритами я не выделялся, но зато летал по площадке с сумасшедшей скоростью. В НХЛ до сих пор ещё не было игрока моих габаритов, который бы играл бы так же, как я. Выносливость - вот что выгодно отличает меня от игроков небольшого роста. Я всем дал понять, что меня можно пи***ть хоть весь матч, я всё равно буду идти к своей цели. Более того, чем больше трудностей возникало на моём пути, тем лучше я играл. Я жил и играл от ножа. И платил я за это кровью на льду.
Когда я переходил на юниорский уровень, то знал, что там будет сложнее. Всё-таки до этого у меня шайбу никто толком отобрать даже не мог. Мало у кого был такой же уровень мастерства, как у меня. Да и поймать меня было не так-то просто. Но не прошло и сезона после моего перехода в "юниорку", как я понял, что теперь против меня играют куда более высокие, сильные и злые соперники.Что удивительно, для меня это стало откровением. Вдруг ни с того, ни с сего шайбу у меня стали отбирать уже гораздо чаще. Мне приходилось бороться за шайбу. А как мне это сделать, не получив по башке? Я нашёл решение в одном товарищеском матче против "Брэндона".
Я летел вдоль борта, и увидел, что в меня вот-вот влетит огромный защитник. Я сказал себе: "Что ж, ладно. Сейчас в меня въедут. Въедут по полной программе. Сделай что-нибудь в ответ после этого". Меня сбили, но я всё равно удержал шайбу на крюке и отдал обалденнейший пас на своего партнёра, и он забил. В следующей смене я специально вбросил шайбу в угол того же здорового защитника. Он устремился за ней, а я со всей дури треснул ему локтём в челюсть, и он рухнул на лёд, как подкошенный. Он и дальше играл жёстко против меня, но уже с гораздо меньшей охотой.
Я был крепким орешком. Вместо того, чтобы стараться избежать столкновений, я, наоборот, кидался на людей при первой возможности. Я бил первым. Беаркэт всегда мне говорил, что реакция человеческий организм совершенно по-разному реагирует на столкновение, в зависимости от того атакует ли он или атакуют его. Когда бьёшь сам, то все мышцы в твоём теле напряжены и подготовлены, а если бьют тебя, то мышцы, напротив, не готовы к этому, что играет не в твою пользу.
Так что несмотря на то, что многие мои силовые приёмы со стороны выглядели, как самоубийство, на деле просто спасали меня от травм. Или же это было вызвано свойственной мне непредсказуемостью, что было одним из моих главных достоинств. Никто не знал наперёд, что я собираюсь вытворить. Иногда я делал это случайно, а иногда абсолютно сознательно.
Не поймите меня неправильно. Из-за всего того, что мне довелось пережить, я действительно был злым и играл соответствующим образом. Все тренеры, с которыми мне доводилось работать, знали, что если меня разозлить, то я буду играть в два раза лучше. Но я редко давал волю своей злости. Я контролировал себя и использовал её в своих интересах. По ночам я обдумывал план на следующий матч. Это помогало мне заснуть.
Мало у меня в жизни было проблем, так мне ещё не давали покоя мои ошибки на площадке. Профессиональные спортсмены вообще часто заморачиваются над игровыми ситуациями - "Мог ли я сыграть лучше в том или ином эпизоде? Что бы произошло, прими я другое решение?". Сейчас я понимаю, что это пустая трата времени. Лучше выбросить это из головы, и стараться в будущем избегать ошибок.
Что я только не делал, чтобы вывести соперников из себя. Помню, мы играли против "Принс Альберт Рэйдерс", и моими партнёрами по тройке были Келли Бухбергер и Майк Кин, а за них в защите играл Дэйв Мэнсон. Мы приготовились к вбрасыванию, и я его спросил: "У тебя есть фотографии твоей девушки, где она голая?". Мэнсон ответил: "Пошёл ты на х**. Нет, нету". "Хочешь дам?" - спросил я. Судья ввёл шайбу в игру, а Мэнсон начал за мной гоняться. Я был готов подраться, но Келли Бухбергер не собирался доводить до этого дела. Тем более, когда меня вот-вот должен был разорвать в клочья громила Мэнсон. Он вступился за меня, все накинулись друг на друга, и начиналась драка пять-на-пять.