Мы с Шелдоном утратили ту невинность, которой наделены большинство детей. В день, когда я оставил свой дом в Расселле, я остался один-на-один с этим миром. И так будет до конца моих дней. Но я безумно уставал от того, что держался это всё в себе. Я не знал, как мне с этим бороться. Вообще не знал. Поэтому я искал запасный выход. Стоило нам отправиться на выезд, я сразу шёл в стриптиз-клуб. Шелдон же боролся с этим разговорами, терапией и самопознанием.
Ключ к изнасилованию - это секретность. Как только этот секрет становится достоянием общественности, заклинания утрачивает свою силу. Если вы присмотритесь к моей истории, то вы заметите, что Грэхем заставил меня думать, что если я кому-то расскажу об этом, то меня ждут серьёзные последствия. Это было всё равно что приставить мне нож к горлу или пистолет к голове. У него в руках была моя карьера. Но теперь Шелдон расскрыл свой секрет и мог как-то с этим бороться. А я нет. Грэхем по-прежнему контролировал мою жизнь.
В конце того года, ещё до того как итоги следствия были разглашены, мы отправились поиграть в гольф с друзьями в Финикс. Как-то мы сели с Шелдоном, выпили по паре пива и нюхнули несколько дорожек. Мы были в пяьном бреду, усиленном ещё и коксом. Мы сидели в комнате и болтали 10 часов. Он подозревал одно, я подозревал другое. Мы даже поговорили о том, что на самом деле происходило во время той поездки в Диснейлэнд. После этого у нас не осталось секретов друг от друга.
В суде все узнали правду о том, что Грэхем вытворял с Шелдоном. За день до приговора Грэхем позвонил Эрику Фрэнсису из тюрьмы и дал ему эксклюзивное интервью, прославившееся на весь мир. В этом разговоре Грэхем сказал Эрику следующее: "Шелдон и я любили друг друга". Потом он дошёл до того, что сказал, ему, мол, надо было родиться во времена Римской Империи, потому что тогда находиться во взаимоотношениях с мальчиками было приемлимо. Это было истинно по-мужски.
Эрик отзывался об этом разговоре не иначе как "леденящий кровь".
Один раз Грэхем позвонил мне и я ему ответил: "Знаешь что, дружище? Никогда мне больше не звони. Мне нечего тебе сказать. Я рад, что всё, наконец, закончилось. Ты заслужил всё, к чему тебя приговорили. Удачи в тюрьме". Когда я задумываюсь обо всём этом сейчас, я знаю, что каждую ночь эта скотина кладёт голову на свою еб**ую подушку и не может уснуть.
Некоторые мои партнёры по команде сочувствовали мне по поводу повышенного внимания к моей персоне, а другие злились из-за того, что из всего этого раздули такую бомбу. На льду я то и дело слышал комментарии в свой адрес. Какой-нибудь козёл из команды соперника всегда отпускал шуточки, чтобы вывести меня из себя. Дерьма там хватало.
Наконец, за меня вступился Брайан Саттер. Помню, в одной из газет был заголовок на передовице: "Оставьте Тео в покое". Мне это очень понравилось, потому что до этого за меня никто не заступался. На моих плечах и без того был немалый груз ответственности. Если так посудить, то кто в тогда приводил зрителей на арену? Я. На кого люди шли смотреть? На меня. В команде больше смотреть было не на кого. Я единственный, у кого была энергия, мастерство и желание победить. Несправедливо взваливать всё это на парня, который был ростом 167см.
Глава 19. Бьём друга друга клюшками по голове
Брайан Саттер стал главным тренером команды в 1997-м году. Я ждал больших перемен после двух сезонов под руководством Пьера Пажэ, но всё вышло не совсем так, как я предполагал. Команда у нас была так себе. В составе было много совсем молодых игроков. Поэтому Брайану пришлось их многому учить.
Я ненавидел упражнения на игру в оборону. Это же сплошные азы. Начинаешь в своей зоне, входишь в среднюю, а потом играешь в давление. Вбрасываешь шайбу в угол, а потом пытаешься обыграть защитника, который не даёт тебе вылезти на пятак. Ах ты ж ё* твою налево!
К тому же, у Брайана была ещё своя система подготовки, которую нам всем пришлось учить с нуля. Не могу сказать, что мне было прям так уже весело и интересно всё это заново проходить. Тренировки у нас были длинными, где-то по 2-3 часа, и он постоянно заставлял нас смотреть видео.
Поскольку я был лидером команды, я должен был мириться с тем, что он втюхивал молодым игрокам. Для ветерена это настоящее испытание. Подойдите к этому с другой стороны - представьте, что вы доктор физических наук, а вас возвращают в 9-й класс на урок математики.
С нападением у нас была беда, а потому матчи мы могли выиграть только со счетами из серии 1:0, 2:1, 3:1... Для этого нам надо было здорово действовать в оборонительном плане в своей зоне. Я был динамичным игроком атакующего плана, а потому и тренировки любил соответствующие - упор на технику, броски, передачи, в меру "силовухи". Когда я только пришёл в "Калгари" в 1989-м году, у нас была талантливая команда. Всё было здорово и интересно. Тренировки с Криспи всегда были короткими и классными.
Половина тренировок Саттера была чистой воды цирком. Каждый раз было по две-три драки. Но он это обожал. У него тяжёлый голос, как у генерала Пэттона (американский генерал времён второй мировой, известный своей "армейской" манерой разговора, прим. АО): "Правильно, парни! Вот так вот, бл***, и надо!".
Поскольку среди нас было много неопытных игроков, Саттер заставлял нас тренироваться так, будто бы мы проводим настоящий матч. Ему хотелось, чтобы все работали на пределе. Мы каждый день били друг друга клюшками по голове. Микаэль Нюландер и Джеми Хаскрофт постоянно дрались друг с другом.
Майк был техничным центрфорвардом, а Джеми, в общем-то, тормоз. И вот Майк как начнёт финтить в углу и обыгрывать его раз за разом, а Хаскрофт в итоге просто возьмёт и - бац! - как вмажет ему по шлему. После этого начинался форменный п**дец, все прыгали в эту заваруху и пытались их разнять. Через некоторое время, когда ты провёл в НХЛ уже 10 лет, ты начинаешь от этого уставать. К тому же, у меня и без того проблем хватало.
Ещё меня бесило то, что на протяжении всех 11 лет, которые я провёл в составе "Флэймс", руководство клуба всегда на всём экономила. И это после того, как во всех остальных командах пользовались чартерными рейсами, а игроков холили и лелеяли. А всё почему?
Потому что владельцам команды в конце каждого сезона приходилось выписывать чеки на крупную сумму, чтобы покрыть расходы на наши поражения, а им это было не по нраву. Поэтому они экономили на всём. Мы ещё шутили в то время: "Путешествовать на чартере "Калгари" может каждый! Если у него есть 250 долларов...". Дурдом.
Вокруг команды постоянно ходили какие-то слухи. То её продавали, то она разваливалась. Я тогда думал: "Как это вообще возможно, когда нами владеют восемь едва ли не богатейших людей в Канаде?". Если бы развалили команду, на её матчах не было бы болельщиков. А если болельщики были, то они им бы не было смысла перевозить команду в другое место. Мы же вообще выигрывали матчи, которые не должны были выигрывать.
В 1995-м году мы отправились на выезд на восточное побережье и нам надо было добраться из Нью-Йорка в Бостон. Наш путь начался в аэропорте Кеннеди, потом мы пробирались 40 минут на автобусе через пробку до ЛаГуардии, а потом сидели и ждали свой рейс до международного аэропорта Логан в Бостоне.
Из-за метели мы не смогли там приземлиться, поэтому заложили на обратный курс на ЛаГуардию, сели, доехали на автобусе до станции Пенн (это рядом с Таймс Сквер) и стали ждать поезд. Пока мы его ждали, мы решили, что "да пошло оно всё на х**", и отправились в ближайший ликёро-водочный за бухлом. В поезде мы нажрались в дрова.
Мы прибыли в Бостон около 10 часов вечера пьяными и уставшими от 12-часового переезда. Эл Коутс сказал: "Ок, сегодня мы всех накормим ужином". Это считалось широким жестом, потому что у нас у всех тогда была система выплаты суточных. Свои бабки я оставил в первый же вечер в Нью-Йорке - они достались какой-то стриптизёрше.