Настроение у меня менялось каждую секунду. То я был несказанно рад предоставившейся возможности поиграть за "Колорадо", то я был абсолютно подавлен. Некоторое время спустя я позвонил Чаку и сказал: "У меня пресс-конференция в 2-30, а в 5-00 я уже вылетаю в Колорадо. Ты должен пойти со мной".
"Слушай, костлявый, - ответил Чак. - Я на тебя столько времени убил, что совсем позабыл о работе". Он называл меня "костлявым", потому что я всегда расходовал уйму энергии, а если я недоедал, то сразу терял вес. Однажды он посмотрел на меня сзади и сказал: "Ну ни фига себе! Да на тебе только кожа да кости!". С тех пор он так меня и называл. "Нет, Чак, ты не понимаешь. Я не просто хочу, чтобы ты пошёл со мной. Мне это действительно необходимо".
И Чак согласился. Мы отправились на пресс-конференцию, которая прошла крайне неудачно. У меня внутри бурлило столько эмоций. Я старался быть сильным и держать всё в себе, но сломался на первом же вопросе. Я не мог сдержать слёз. До того момента я не осозновал, что я больше не игрок "Флеймс". "Калгари" - единственная команда, которая позволила мне быть самим собой.
За следующие 24 часа я пережил все эмоции, на которые только способен человек. А на следующий день, надев сетку "Колорадо", я испытал что-то неописуемое. Меня обменяли на нападающего Ренэ Корбэ, защитника Уэйда Билака и опционный драфтпик в будущем. Билак был здоровым парнем - 196см, 101кг. За два сезона он провёл 72 встречи, набрав при этом всего три передачи, но зато целых 224 минуты штрафа. В феврале 2001-го года "Флеймс" выставили его на драфт отказников, и он перешёл в "Торонто".
Когда Корбэ переехал в Калгари, он сказал журналистам, что даже не будет пытаться быть мной и сдержал своё слово. За 20 оставшихся игр в сезоне 1998-99 он набрал девять очков, а в 1999-00 ещё 14 в 48 встречах, после чего его обменяли в "Питтсбург".
Настоящим приобретением для "Флеймс" в этой сделке стал "опционный драфтпик", который они потратили на огромного (191см, 103кг) защитника Робина Регира. "Колорадо" выбрал его в первом раунде под 19-м общим номером в 1998-м году, а до этого он попал в символическую сборную WHL.
Его первые дни в качестве игрока "Калгари" сложились непросто. Он ехал на машине и в него на полном ходу влетел другой водитель, который пересёк двойную сплошную. Робин сломал себе обе берцовые кости, и ему пришлось пахать по полной программе, чтобы восстановиться.
И у него это получилось - в сезоне 1999-00 он отыграл за "Калгари" 57 матчей. Я слышал, что Регир хороший парень. Его родители работали меннонитами-миссионерами в Бразилии (гостиницы Бразилии) и Индонезии прежде чем осели в Ростерне (пр. Саскачеван) - это примерно в шести часах езды от Рассела. В общем, он один из моих любимых игроков нынешних "Флеймс" - небезталанная рабочая лошадка.
Некоторое время спустя Эрик Фрэнсис рассказал мне, что на той пресс-конференции он думал, что "Тео ещё вернётся и отыграет здесь пару сезонов, потому что именно здесь он стал известным. Здесь он разбогател. Всё началось именно здесь".
Такой конец и впрямь можно было бы назвать счастливым.
Глава 24. Я и Кларк Кент
Чак Мэтсон поехал со мной и в Денвер - "Эвеланш" оплатил ему билет. По дороге туда мы всё ещё пребывали в шоке и думали: "Ни ху* ж себе". Мы понятия не имели, что нас ждёт в будущем. Вероника осталась дома, потому что она была на восьмом месяце беременности.
Она была отнюдь не в восторге от моего перехода, тем более на фоне покупки нового дома в Калгари и необходимостью заново пристраивать детей. Но раз уж купил машину красного цвета, бестолку горевать, что она не синяя. Энхаэловцы постоянно переходят из одной команды в другую.
Я вышел из самолёта, вошёл в здание аэропорта, где на меня направили восемь миллионов камер и море яркого света. Журналисты задавали мне вопросы про хоккей, заметьте. Никто не спрашивал о моей личной жизни. Я счёл это за доброе знамение.
На арену мы отправились достаточно рано, потому что мне надо было пройти несколько медицинских тестов и прочие формальности. Чак всегда был рядом со мной. Забавно, что вполне спокойно могу шляться по городским улицам в любое время дня и ночи, ничего не опасаясь, но теперь мне по-настоящему была нужна поддержка друга.
Как бы то ни было, чуть позже стала подтягиваться вся команда, потому что вечером мы играли с "Эдмонтоном". Мне казалось, в раздевалку зашла сборная Всех Звёзд. Патрик Руа и Адам Фут, Петер Форсберг и Джо Сакик... А потом зашёл Клод Лемье. Мне говорили, что Клоди - это величайший подонок в истории хоккея. Что, мол, нет игрока злее его. После того, как он размазал Криса Дрэйпера по борту в финале Восточной Конференции 1996-го года против "Детройта", полиции пришлось охранять каждый его шаг в этом городе.
Чак сидел в раздевалке рядом со мной, как вдруг к нему подошёл Клод и сказал: "Э, братан, ты на моё место сел, ну-ка подвинься". Чак потом мне рассказал, что это был единственный человек в моей новой команде, с которым он не хотелось познакомиться. А Клод сел и сказал: "Ты - Чак Мэтсон".
Чак ответил: "Ну да, а ты откуда знаешь? - В газете прочитал. Ты сюда с Тео прилетел. Вот что я тебе скажу. Я знаю, как себя сейчас чувствует Тео. Я знаю, каково это, когда тебя обменивает твоя первая команда. Команда, которую ты искренне любишь. И ты здесь только лишь потому, что ты друг Тео, и мне это нравится". Чака поразили эти тёплые слова. Клод дал ему свой номер телефона и сказал, чтобы он ему позвонил.
Чак решил, что Клод это сделал просто из вежливости и не более того. Что ж, тем же летом я решил сделать ему сюрприз на его день рожденье - мы отправились с Чаком в Шервуд Оукс, один из эсклюзивнейших гольф-клубов. Сыграть с ним в гольф должен был его кумир Уэйн Гретцки и один из лучших друзей последнего - Клод Лемье. Клод сел в машину и сказал: "Чак, ты мне так и не позвонил. Что за дела?".
Клоди был одним из милейших людей, которых мне довелось повстречать в хоккее. Мы здорово сдружились. Я его прозвал Тёрстон Хауэлл Третий (персонаж из телешоу середины 60-х, прим. АО), потому что он всегда хорошо одевался, ездил на классных машинах и даже, бл*, в спа-салоны ходил. Он то и дело мне говорил: "Тебе надо сделать педикюр. Это потрясная вещь!". Это я к тому, что нельзя судить о человеке лишь по манере его игры на площадке.
В "Колорадо" играли отличные парни, которые были в прекрасных взаимоотношениях друг с другом. Они выиграли Кубок Стэнли в 1996-м, а я дальше первого раунда плей-офф уже десять лет не заходил, хотя мне так этого хотелось. Несмотря на избыток талантливых игроков, "Колорадо" переживало небольшой спад в том феврале.
Мне кажется, что руководство клуба ждало от меня того, что я сделал в "Калгари" в 89-м - завёл команду. К слову, меня обменяли не одного. Вместе со мной в команду пришёл Крис Дингмэн и добавил ей жёсткости.
Петер Форсберг был тогда богом этой команды. Он, конечно, не от мира сего, но игрок замечательный. Европейцы обычно немного мягковаты, но этот парень был очень жёстким. Плюс техника у него была на каком-то запредельном уровне. Он раздавал передачи и играл в большинстве так, что я раньше даже ничего подобного не видел.
Петер был сродни рок-звезде. Девушки его обожали. У него всегда была неряшливая борода, шухер на голове и неповторимый шведский акцент. Играть с ним было одно удовольствие, да и парнем он был просто потрясным.С Джо Сакиком мы были знакомы с детства. Сакик знал и на юниорском уровне, и на профессиональном, что если я играю против него - ничего хорошего ему ждать не стоит. Я уверен, что каждый раз, когда он смотрел на график своих матчей и видел там мою команду, он закидывал голову назад, закатывал глаза и говорит: "Флёри. Бл*дь".