поговорить".
Что ж, я встретился с ними. Они знали, что я тусил по ночам и употреблял наркотики. Они сказали, что это было видно по моей игре, и хотели, чтобы я записался в Реабилитационную Программу. Они уверяли, что от меня будет требоваться только одно - периодически сдавать анализы, чтобы они могли меня защитить. Мне предложили доиграть сезон и пройти курс лечения летом.
Всё выглядело вполне разумно, и я поставил свою подпись. Но после этого, мне казалось, что я совершил одну из самых больших ошибок в своей жизни, потому что у меня отобрали свободу, вспомогательные средства (наркотики), а сам я остался трезвым и без кайфа.
Откуда люди в этой программе знали о моих намерениях? Кто-то из моей команды рассказал об этом тренеру, как же ещё? Я-то думал, что в Нью-Йорке я смогу спрятаться, а за мной, оказывается, кто-то шпионил. Я выяснил, кто это такой и не общаюсь с ним по сей день. Но я вам не скажу его имени, потому что в отличие от него, я не крыса. После этого, мне кажется, руководство "Рейнджерс" наняло профессионалов, чтобы следить за мной, но уверею вас, никто в команде в этом ни за что не признается. Я их не виню - они платили мне $8 миллионов в год.
Сразу после этого, я стал крайне скрытным. Я мог пойти выпить по паре пива с ребятами ради приличия, а потом вызывал ко входу лимузин и говорил водителю, чтобы он намотал пару кругов вокруг района. После этого я выходил из машины и отправлялся обратно в ресторан. Лимузин в это время опять наматывал круги неподалёку. Я шёл в конец ресторана, проходил через кухню и выходил через чёрный вход, где меня уже ждал лимузин. Они играли в свои игры, я - в свои.
Нью-Йорк - это город, который никогда не спит, где бары всегда открыты. Для алкоголика это своеобразный шведский стол.
Вероника хотела стабильности для наших детей, и она была на восьмом месяце беременности. Поэтому когда я играл за "Колорадо", она осталась в Калгари и родила нашу дочку. Но с "Рейнджерс" я подписал многолетний контракт, так что она отправилась вслед за мной. После переезда, она пригласила в гости старшую дочку Чака, милую девушку по имени Криста, и её молодого человека, чтобы они присматривали за детьми и составили ей компанию.
Вероника, как и большинство жён энхаэловцев, была без ума от шмоток и обожала ходить по магазинам. Когда у тебя столько денег, нельзя не измениться. Я ходил в рубашках от Версаче, а она была вся в Праде и Луи Вуиттоне. У нас было по две кредитки с лимитом по $50 000 на каждой из них.
Дома я практически не бывал. Не то, чтобы измены и походы по стрип-клубам были для меня чем-то новым, но мне кажется, что когда мы отправлялись на выезды с "Рейнджерс", я уже не скрывал этого столь тщательно, как во времена "Калгари" и "Колорадо". Поэтому Вероника стала задавать гораздо больше вопросов.
Эта типичная история для жён хоккеистов, выступающих за крупные команды. Но многие хоккеисты смотрят на женщин иначе, чем весь остальной мир. Чак охарактеризовал это следующим образом: "Пусть даже это и неправильно, но хоккеисты смотрят на женщин, как на машины. Вот у тебя есть своя машина, и ты любишь её, и заботишься о ней, и таскаешь её за собой повсюду, и тебе хочется, чтобы она была красивой, блестящей и даже иногда с новыми фарами. Но машины других парней тебе тоже нравятся. Нравится на них смотреть. Заводить себе такие же не хочется, но покататься разок-другой очень даже хочется. А для дружбы такая почва просто ужасна".
Глава 27. Слэтц
В Нью-Йорке всё было как-то странно. Впервые в жизни я не смог добиться того, чего, как мне казалось, я мог бы. Каждое утро я просыпался и начинал всё сначала, но всё шло кувырком. И так до бесконечности. Мне вообще ни в чём не пёрло. И я обделался по-крупному. В 80 матчах я забросил всего 15 шайб - это меньше половины моего среднего показателя (до перехода в "Рейнджерс" в 806 встречах я забросил 374 шайбы).
Восемь миллионов за 15 голов. До сезона 1998-99 моё соотношение бросков и голов равнялось 13,7%. В сезоне 1999-2000 я бросил по воротам 246 раз и лишь 6,1% из них достигли цели. Бл*, да что это за пи***ц?! Готов поспорить, что за этот сезон я раз 25-30 в штангу попал.
Типичной иллюстрацией моей неудачной игры стала встреча с "Колорадо", которая состоялась в пятницу, 18-го февраля. Я всегда забивал Патрику Руа. Он был невероятно уверен в себе - в 1996-м году Джереми Рёник попытался было облить его грязью, но Руа сказал журналистам, что он не понял ни слова из того, что он сказал, потому что у него в ушах звенело два перстня за победу в Кубке Стэнли (игра слов - rings , прим. АО).
Но слабость Руа находилась у него между ушей. Если втемяшить ему в башку, что ты его можешь обыграть, то дело в шляпе. Он был настолько суеверным, что даже боялся на линию на льду наступить. Сущие пустяки выводили его из себя.
Поэтому я и ждал этого матча. Я думал, что если забью Руа пару голов, то сниму с себя проклятье. В первом периоде счёт был 1:1, я выскочил 1-в-0 в меньшинстве, сделал один финт, затем ещё один, потом ложный замах "неудобкой", развернулся, бросил и... каким-то образом он поймал шайбу ловушкой. Я пи***ц как разозлился - клюшку разбил на тысячу зубочисток о борт.
В третьем периоде "лавины" вели 3:2, и мы дважды могли забить им после проходов по левому краю, но не смогли. Конечно, тот факт, что болельщики "Рейнджерс" действовали мне на нервы, свистели и обзывались, тоже негативно сказался на мне. Журналисты же поверить не могли, что я показал им средний палец по дороге в раздевалку. Не лучший способ привлечь болельщиков на свою сторону, прямо скажем.
Когда я играл за "Калгари" и "Колорадо", если я не забивал, то болельщики, понятное дело, были недовольны, да и на выезде меня освистывали с семи лет, но чтобы меня крыли матом на домашней арене... Это что вообще такое?
Маклер был недоволен моей игрой. Все мои тренеры всегда ждали от меня подвигов. Каждый день я только и слышал: "Ты должен прибавить. Ты должен приносить команде больше пользы".
Журналисты в Нью-Йорке проходились по мне будь здоров из-за первого провального сезона в "Рейнджерс". В выражениях они не стеснялись. Подумать только, какие-то журналисты с пузом размером с баскетбольный мяч, страдающие от перхоти (как избавиться от перхоти мужчинам), истинные задроты в дешёвых хлопчатых рубашках с коротким рукавом, у которых самая большая проблема в жизни - это выбор сорта чая, смеют про меня х**ню всякую писать!
Тем не менее, "Рейнджерс" тогда впервые не попали в плей-офф три года подряд с 1966-го, так что они считали себя абсолютно правыми. Про меня и Валерия Каменского говорили, что мы пустая трата денег. Я не попал в состав на последний матч с "Филадельфией". Но я играл в НХЛ уже не первый год и понимал, что не стоит зацикливаться на неприятностях.
Несмотря на заработную ведомость в $61 миллион, мы заняли 11-е место в Западной Конференции, одержав 29 побед, потерпев 41 поражение и сведя вничью 12 матчей. Все винили друг друга в неудаче. Дэйв Чекеттс обвинил в этом Нила Смита (нашего генерального менеджера) и главного тренера Джона Маклера, и уволил обоих в конце марта, когда "Детройт" положил нас на лопатки, выиграв два раза подряд 8:2 и 6:0.
По слухам Смит пытался повесить неудачи команды на Маклера и владельцев клуба, а мне казалось, что Маклер пытался перевести стрелки на меня. Я взял на себя часть вины, признавшись, что не смог соответствовать возложенным на меня большим надеждам. Но то, чего я ожидал от самого себя, вовсе не совпадало с тем, на что надеялся Мак. Он хотел, чтобы я был неуступчивым до мозга костей, каким я был в молодости, и отказывался воспринимать меня таким игроком, каким я тогда был на самом деле.
Исполняющий обязанности главного тренера Джон Торторелла и временный генеральный менеджер Дон Мэлоуни тоже не давали мне покоя. "Ты не выкладываешься, ты не бьёшься на льду". Как же меня заколебали эти неудачники, которые только и делали, что называли меня сачком. Если они так пытались подбодрить меня и дать мне какой-то стимул, то это пи***ц.