Затем Ронни назвал тех, кто выходит на большинство вторыми - Йорки, я и Адам Грэйвз. Я его даже слушать не стал. Это было дело принципа. Он погнался за мной через всю площадку: "Ты что творишь, твою мать, я не понял?", - спросил он меня угрожающе. На что я ему ответил: "А ты что творишь, бл**ь?". Ронни на это мне бросил: "Всё, бл*, ты сегодня не играешь". "Ну и пошёл ты нах**, - ответил я. - Ты же у нас тренер. Поступай как знаешь".
Я ушёл с площадки и едва успел добраться до раздевалки, как мне позвонил Слэтц. "Мигом в мой номер. Сию же, бл**ь, секунду!".
Да, может быть, я и не показывал своей лучшей игры, я понимаю. Но я всё равно был в бешенстве. А тут он меня ещё спрашивает: "Ты что творишь, твою мать?". Я ему и сказал: "А ты что творишь, бл**ь? Вот что ты творишь, Ронни, бля*, а?".
"Мне кажется, я со своей стороны сделал всё. Бросил пить и употреблять наркотики, бля, а ты тут, ё**ный в рот, Буре притаскиваешь, который ни х*ра в своей карьере не выиграл. Я выигрывал у него на юниорском уровне. Более того, я выигрывал у него всегда и везде. Да и е**ный Мессье тоже весь сезоне х*рнёй страдает, а не играет". Мы оба понимали, что Марк выиграл шесть Кубков Стэнли, но я в хоккее тоже многого добился.
Я впервые в своей жизни разговаривал вот так вот с руководством. Я был просто в ярости. Да и обидно просто было. "И знаешь что? - добавил я. - Я, твою мать, заслужил уважения. Понимаю, что я тебя пиз**ц как подвёл в прошлом сезоне из-за всех своих проблем, но тем не менее... Если у меня были силы вытащить матч, я его вытаскивал. Вытаскивал для тебя".
"Помнишь, на Кубке Мира в 96-м, когда я подошёл к тебе во втором финальной матча за 10 минут до конца, когда мы проигрывали и сказал: "Слэтц, хочешь я выйду на лёд и устрою там Третью Мировую?". Мы тонули, и нас поражения могло спасти только это, но он ответил отказом. Но и он, и я прекрасно помнили этот разговор.
На самом деле мне хотелось ему сказать: "Знаешь что? Ты меня еб*л во все щели в 96-м на Кубке Мира. Я был лучшим игроком в команде, а ты держал меня на "банке", но я сидел и молчал, несмотря на то, что полностью отдавал себе в этом отчёт. У тебя там парни дохли на льду, еб*ный в рот. Месс и Гретц откровенно дохли! Но ты их всё равно не убирал с площадки. Ты готов был либо выиграть, либо проиграть, но только с ними вместе. А я сидел, бл**ь, и молчал".
Наши разговоры со Слэтцем всегда проходили в мирном ключе. Он действительно желал мне только добра. Я до сих пор периодически звоню ему, спрашиваю как дела. Он уважал меня как игрока, но я уже устал от всего этого дерьма. Я устал от хоккея. Я многое пережил за три года в Нью-Йорке, а после Олимпиады я считал, что большего в хоккее мне уже никогда не добиться.
Слэтц на всё это только и сказал: "Будь ты командным игроком". Я ответил: "Хорошо".
Я пошёл переговорить с Ронни. "Понимаю, что ты считаешь, что Павел Буре лучше меня, но я так не считаю. Играя против него, я выходил победителем в большинстве случаев. Так что если ты считаешь, что у тебя больше шансов на победу с ним, нежели со мной, это твоё право. От тебя требуют результата. Я понимаю".
Он ответил: "Я остаюсь при своём мнении". В итоге мы не попали в плей-офф, а не прошло и двух недель после окончания "регулярки", как его уволили.
Вечеринка в честь окончания сезона проходила в Нью-Йорке на 57-й улице в ресторане "Русская чайная комната" (Russian Tea Room, прим. АО). Мы сняли всё место. На стоимость всем было наплевать - с нашими зарплатами это были копейки. Мы сидели за столом, шутили, прямо напротив моей правой руки стояла бутылка водки. Я пялился на неё два часа.
Я то уговаривал себя выпить, то отговаривал. "Ты заслужил это. Твою ж мать, ты же золото на Олимпиаде взял!". А после этого мне сразу думалось: "Ну ты же понимаешь, что стоит тебе выпить, как тебя отправят обратно лечиться. Ты же знаешь, что у тебя завтра с утра будут брать анализы".
Вот вам мысли алкоголика в кратком изложении. В конце концов, я схватил бутылку, налил себе 300 грамм и выпил их залпом. Эйфория. Представьте себе больного раком, испытывающего дикие боли, которому говорит доктор: "Ладно, вы и так уже понатерпелись, вот вам морфий".
Все уставились на меня: "Ты в порядке?". "Ага, - закивал я. - Я уже давно хотел так сделать".
Я пропал на три недели. Влад, мой русский водитель лимузина, возил меня повсюду, подгонял мне порошок и классных девчонок для компании. Первую неделю я жил в отеле "Дабл Ю" рядом с Таймс Сквер. Иногда по вечерам я ходил в казино Моэган Сан, а иногда просто собирал тусовки у себя дома. Найти людей для вечеринки для меня была не проблема.
Стоило мне зайти в бар, как меня обязательно там кто-нибудь узнавал: "Эй! Тео Флёри! Да ты же за "Рейнджерс" играешь!". "Типа того. Пошли со мной потусим. С меня лимузин и тёлки. Хочешь кокаина - он на столе в гостиной, угощайся". Но поддерживать мой ритм, конечно же, не мог никто. После пары дней от меня все линяли.
Когда мне надоел один отель, я менял его на другой. В каждом дорогом отеле на первом этаже был бутик, где я всё время и покупал себе новую одежду. На ногах я нормально держался. Я практически ничего не ел, но на моей гранулематозной болезни это никак не сказывалось. Оказывается, лучше лекарство в этом деле - водка и кокаин. Влад доставал мне чистый кокаин, некрошенный. Кирпичи привозили на корабле, и после этого они тут же отправлялись ко мне в нос.
Это была 3-недельная вечеринка, которая обошлась мне в $200 000. Я пришёл к выводу, что моей карьере пришёл конец. "Всем большое спасибо. Мне всё понравилось. Я ненавижу хоккей".
Глава 34. Когда тебя колбасит и скрючивает
Мой младший брат Тедди хотел приехать ко мне в гости в Санта Фе вместе с отцом в конце сезона 2001-02, чтобы поиграть недельку в гольф, так что надо было заканчивать этот 3-недельный кокаиновый угар. Я вылетел домой пораньше и коротал время, в основном, в Албукерке - там был стрип-клуб под названием "Шоуклаб", принадлежавший корпорации TD.
В TD входили три клуба - в Денвере, Финиксе и Албукерке, - и девушки мотались между ними. Они выходили на сцену в нижнем белье, а потом сдирали с себя всё, кроме стринг. Типичный номер для стрип-клубов.
Стефани приглянулась мне сразу же, когда вышла на сцену. Она совсем маленькая, но с огромными сиськами, а между ними у неё была вытатуирована длинная лоза с крошечными цветочками. Я попросил официантку привести её ко мне. Стеф станцевала у меня на коленях, и я дал ей пару сотен.
После этого она присела рядом поболтать, и между нами пробежала искра. Мы обменялись телефонами, и тем же вечером, когда я ехал обратно в Санта Фе, она мне позвонила. Она сказала, что собирается пойти с друзьями на вечеринку в Албукерке - почему бы мне не составить им компанию?
Но мой отец должен был приехать с Тедди на следующий день, так что мы перенесли нашу встречу со Стеф на следующую неделю. Следующие два дня мы провели на "Сансете", гольф-клубе, который располагался у меня сзади дома, играя в гольф в 36 лунок. На третий день после гольфа я сказал: "Так, всё. Я поехал. У меня свидание. Увидимся завтра, парни"
Я подъехал за Стеф к аэропорту. У меня тогда был синий Порш Кабриолет 911 с турбо-ускорителем и кузовом, сделанным под старину. Она была 1995-го года выпуска, когда такие только начали выпускать. Вот это машина! Невероятно быстрая.
Я её купил у защитника "Рейнджерс" Брайана Берарда. Однажды он просто взял и сказал: "Всё, надо от неё избавиться". Вечером до этого я выиграл 50 тысяч в Моэгане, поэтому я всего лишь засунул руку в карман, достал оттуда пачку денег, протянул их ему и сказал: "На, возьми. По рукам".
По Стеф было видно, что машина ей понравилась, но она почему-то немного нервничала. Мы остановились в отеле "Хайятт Риджинси Тамая энд Спа" - это между Санта Фе и Албукерком. Там всё было шикарно - первый класс. Но у неё на уме было кое-что другое. Только мы вошли в номер, как она сразу же сказала: "Давай надыбаем порошка".