- У меня теперь нет ничего, – тихо сказала Наташа, не сводя взгляда с таких родных серых глаз. – Ни должности, ни денег, ни вещей, кроме тех, что в этой сумке. И дорога в Штаты для меня теперь закрыта. И я…
Она не договорила, понимая, что не может продолжать, иначе просто разрыдается прямо здесь, на глазах у всех. Вместо ответа Ярослав шагнул к ней и протянул какой-то конверт. Наташа непонимающе взглянула на него.
- Открой, – тихо сказал Ярослав. Она открыла. Её взгляд моментально выхватил два слова: «Киев – Бостон». Наташа вскинула неверящий взгляд на Ярослава.
- Что… Ты… Ты хотел… – она не могла закончить ни одну фразу, и конверт в её руках задрожал.
- Я. Я хотел, – так же тихо сказал Ярослав. – И потратил на него и на визу все деньги, свои и Ирины. Так что у меня теперь тоже нет ничего, кроме этого билета и обратного.
Наташа молча смотрела на него, чувствуя, как глаза застилает пелена слёз. Все страхи, все мысли растворились в этих слезах и в его напряжённом взгляде, в котором читался сумасшедший круговорот смятения, растерянности, недоверия, надежды и… любви.
Наташа сделала ещё один шаг вперёд, и в тот же момент Ярик тоже шагнул ей навстречу. Наташа почувствовала, как его руки легли на её плечи, коснулись волос, пробежались кончиками пальцев по лицу.
- Это правда ты? – прошептал Ярослав, не сводя глаз с её лица.
- Это правда я… – выдохнула Наташа и, не выдержав, порывисто прильнула к нему и замерла, почувствовав, как его руки крепко прижали её к груди. Неизвестно, сколько они так простояли – минуту, час, вечность… Наташа закрыла глаза, чувствуя, как пальцы Ярослава мягко перебирают её волосы, а губы касаются её кожи почти невесомо, но так нежно…
- Прости… – выдохнула она и услышала тихое:
- Простил…
Коллеги молча смотрели на них, не решаясь вмешаться, хотя Максим пару раз порывался что-то сказать. Он встал, одёрнув халат и нервно сжимая и разжимая пальцы. Голова от резкого движения отозвалась болью. Максим поморщился и отошёл к окну, пытаясь нащупать в кармане блистер с таблетками. Его взгляд упал вниз, на больничный двор, и внезапно Красовский застыл. Его рука судорожно сжала блистер, не замечая, что он врезался в кожу.
- Максим? – Рустам заметил, что с Красовским что-то не так. – Всё в порядке?
Но Максим не услышал его. Он рванул ворот рубашки, пытаясь вдохнуть и не сводя глаз с того, кто только что вышел из чёрной машины, так хорошо знакомой каждому, кто работал в центральной больнице.
Рустам поднялся и быстрым шагом подошёл к нему.
- Максим, что… – быстрый взгляд в окно, и Рустам выдохнул: – Не может быть!
Внезапно Красовский сорвался с места и, оттолкнув Тамару, промчался по коридору, выбив из рук проходящей мимо санитарки ведро с водой. Ударил по кнопке лифта и, не дожидаясь его, понёсся вниз по лестнице. Кто-то что-то крикнул ему вслед, но Максим ничего не слышал из-за нарастающего шума в ушах. Выход, где этот чёртов выход?! Рванув дверь, Максим вылетел на улицу и резко остановился на самом краю ступенек, едва не полетев вниз, поскользнувшись на мокрой плитке. Его взгляд был прикован к одному единственному человеку, который стоял спиной к нему, о чём-то разговаривая с главврачом и Началовым. Чувствуя, как слабеют ноги, Максим шагнул вниз по ступенькам. Владимир Петрович первым заметил его и что-то поспешно сказал главврачу. Тот оглянулся, и вместе с ним оглянулся и человек в чёрном пальто с рукой на перевязи.
- Надо было его предупредить, подготовить… – растерянно пробормотал Евгений, машинально хлопая себя по карманам пальто в поисках сигарет, забыв, что решил бросить курить. Но его уже никто не слушал.
Кирилл Евгеньевич медленно шагнул навстречу сыну. Максим остановился, вглядываясь в его постаревшее уставшее лицо, на котором добавилось морщин, в белый бинт, ярко выделявшийся на фоне черного пальто…
- Папа… – одними губами произнёс он, и тут же из его груди вырвался отчаянный крик: – Папа!!!
Он бросился навстречу отцу, забыв, что он завотделением, что он взрослый мужчина, которому не положено рыдать, как пацану. А Кирилл Евгеньевич судорожно обнимал сына здоровой рукой, и по его щеке впервые за много лет поползла слеза. Он думал, что уже забыл, как это – чувствовать, страдать, плакать… Его должности, его окружение сделали его бесчувственным чиновником, который забыл о семье, о сыне… Но за эти годы всё изменилось. Когда-то Кирилл думал, что его сын – лишь марионетка в его руках, удобная кукла, которой легко можно манипулировать в своих целях. Но Максим вырвался из рук своего кукловода, и с каждым годом Кирилл понимал всё больше – сын неподвластен ему, а кроме того, он всё больше подчинял себе самого Кирилла. И в какой-то миг стена, которую Красовский-старший воздвиг между собой и сыном, разрушилась. Разрушилась для того, чтобы на её обломках выросли новые чувства, полузабытые, непривычные… И прежде всего – чувство гордости за сына, за его силу, прежде всего внутреннюю. И Кириллу было тяжело принять то решение, которое могло сломать Максима и в то же время освободить его от тех пут, в которые попал сам Кирилл.
- Максимка… Сынок… Прости, сын… Так надо было… Прости… – шептал он севшим голосом, обнимая сына. Главврач и Началов стояли молча, не решаясь нарушить этот миг.
- Я сказал ему, что нужно пару дней подождать… И всё прояснится, – негромко сказал Евгений. Владимир Петрович слегка усмехнулся.
- Пару дней… – вздохнул он. – Я Кирилла всю неделю еле сдерживал… Пусть будет так…
А Красовский-старший всё так же молча и крепко обнимал сына. Внезапно он почувствовал что-то неладное. Тело Максима странно обмякло, и Кирилл не смог его удержать одной рукой. Вместе с сыном он опустился в снег, пушистый белый снег, укрывший двор центральной больницы. Евгений и Владимир Петрович моментально оказались рядом, но Кирилл не замечал их, пытаясь дозваться до сына:
- Максим! Максим!!!
Его голос сорвался. Кирилл с ужасом увидел тонкую алую струйку, стекающую из носа Максима по его щеке и крупными каплями разбивавшуюся о белый халат, расползаясь по ткани яркими страшными пятнами. Несколько капель упало на снег, окрасив его в зловещий красный цвет.
- Вовка, сделай что-нибудь!!! – буквально простонал Кирилл, прижимая к себе сына.
Владимир беспомощно посмотрел на Кириллова, кричащего санитарам, чтобы принесли носилки. Быстрый обмен взглядами сказал то, чего никто не осмелился произнести вслух: тот, кто мог помочь Максиму, сейчас находился за тысячи километров отсюда, в Риме… А счёт шёл на минуты.
- Поднимай всех, кого можешь. Звони в шестую, в районку! – одними губами произнёс Началов, бросив Кириллову свой смартфон и помогая Красовскому поддерживать голову сына. Главврач быстро кивнул, набирая номера одновременно на двух мобильных. Владимир Петрович перехватил взгляд Кирилла.
- Мы вытянем его, обещаю! – твёрдо сказал он, но в самом конце его голос предательски дрогнул, и Кирилл услышал это. На его лице отразилась боль, и Началов впервые заметил, как постарел его друг, коллега и бывший соперник.
- Вовка, спаси его… – побелевшими губами выговорил Красовский. – Прошу…
Владимир ничего не ответил. Не смог. Именно поэтому главврач настаивал на том, что Максима нужно подготовить к этой новости, к этому потрясению… Именно поэтому всю последнюю неделю Началов едва мог уговорить Кирилла потерпеть и не выдать себя. Они боялись, что потрясение может вызвать у Максима очередной приступ, но всё оказалось намного хуже.
Вокруг уже суетились санитары и Василий со своей бригадой, которая как раз вернулась с вызова. Кирилл, тяжело опираясь на руку Началова, невидящим взглядом смотрел, как сына кладут на носилки. Вскоре двор опустел, и лишь красные пятна на снегу выделялись ярким пятном, слишком ярким в этой нетронутой белизне свежевыпавшего снега, но вскоре и они исчезли под белой пеленой усилившегося снегопада. Тревожно взвыла сирена скорой помощи, разрушив хрупкую снежную тишину. Снег, кружась в своём вечном вальсе, пытливо заглядывал в окна и везде видел одно – встревоженные хмурые лица людей в белых халатах, которым не было дела до его красоты.