Твой преданный брат
Уолтер
Книга 2
XXXII
Понедельник
Ничего.
Вторник
Письмо от Уолтера. Собралась на него ответить, но не нашла нужный тон. В конце концов глаза мои стали слипаться от изнеможения. Завтра.
Среда
Еще один пустой день. Завтра я должна приступить к работе.
Четверг
Сегодня днем я наконец набралась смелости, чтобы позвонить. Впрочем, вполне вероятно, то была вовсе не смелость, а глупость. Долго настраивая себя перед зеркалом, я вроде бы уверилась в том, что пройду собеседование и не подведу ни себя, ни Уолтера. Но, думаю, в глубине души я сознавала: это самообман. Ведь именно Элизабет Истлейк выведала у миссис Раскин тайны ее несчастного брака; и надежды на то, что столь изощренный ум не сумеет докопаться до моих бед, были смехотворными. Но если бы я из собственного самолюбия не прибегала к этому маленькому самообману, то едва ли заставила бы себя пойти.
Очень скоро начались испытания.
— Мэриан! — сказала она, взяв мои руки в свои. — Какая радость! Ну-ка признайся, ты здесь по серьезному поводу.
— Выходит, что так.
Она удовлетворенно кивнула.
— Стоукс, меня нет дома.
Коснувшись моей руки, она направилась вместе со мной в будуар.
— Я из сил выбивалась ради миссис Медисон и прочих упитанных матрон.
Она мимоходом указала на стол в гостиной:
— Каково твое мнение о моих душеспасительных беседах?
Обернувшись, я увидела на сложенной скатерти небольшую картину без рамки, изображавшую Мадонну с младенцем. Несмотря на сеть трещинок и потускневшие краски, изысканный наклон головы Мадонны и безыскусная нежность ее лица были хорошо различимы.
— Филиппино Липпи, — пояснила леди Истлейк. — Картина вернулась с нами из Италии. Я буду огорчена, когда придется отдать ее в музей, ибо это — случайная и счастливая находка. А в галерее какая-нибудь скучнейшая дамочка немного над ней поворкует и затем разразится воодушевленным монологом о младенцах.
Я понимала: от меня ждут остроумной реплики, однако мой бедный измученный мозг отказывался реагировать. Леди Истлейк предпочла этого не заметить и принялась убирать бумаги, сваленные на одном из стульев. Но когда мы уселись, она устремила на меня изучающий взгляд и произнесла:
— Все ли у тебя в порядке, моя дорогая?
— Да, благодарю, — ответила я, сознавая, что вялость и неубедительность моих слов свидетельствуют об обратном. — А как ваши дела?
— О! Мне невероятно повезло. Два месяца горных видов, архитектуры и живописных шедевров, и ни одного обеда дома, ничего приедающегося. Однако в конце концов устаешь от неустроенности. Поэтому второй подарок судьбы — возможность возвратиться обратно, вновь очутиться там, где все организовано, как надо.
Она улыбалась, но ее глаза, сверлившие мое лицо, казалось, пригвоздили меня к стулу и не давали говорить свободно.
— А что твой брат? — продолжила она через минуту.
— Он… он…
Мой голос звучал достаточно спокойно, ведь я столько раз репетировала свою речь, дабы придать ей необходимый оттенок беспечности. Но я почувствовала: щеки начинают предательски алеть, и это выбило меня из колеи. Я быстро взяла себя в руки, однако пристальный взгляд леди Истлейк свидетельствовал о том, что мое смущение от нее не укрылось.
— Ему пришлось на пару недель вернуться в Камберленд, — сказала я.
Они кивнула, словно уже знала об этом и уяснила причину без всяких объяснений.
— Сознаюсь, я слегка тревожилась о нем — о вас обоих, — пока находилась в отъезде. Не могла не думать о том, что все-таки было жестоко просить его взяться за эту книгу.
— О нет! Вы не должны так думать! — воскликнула я. — Он… он… Он очень счастлив!
Я, несомненно, лгала (ибо не смела взглянуть ей в глаза, а неповинующийся язык вынуждал меня заикаться) и ожидала, что меня прервут, но она всего лишь заметила:
— Прекрасно, рада это услышать. Но, боюсь, тут потребуется куда больше усилий, чем вы оба предполагали. Ни один мужчина не должен без крайней необходимости проводить в отрыве от семьи целые месяцы. Даже самые стойкие с трудом такое выдерживают. Кроме того — мне, конечно же, стоило предупредить вашего брата, но я не хотела влиять на него, — в Тернере, несомненно, таится нечто опасное. Ознакомившись с подробностями его жизни, немногие сумели избегнуть потрясений.
Она помолчала. Я попыталась возразить, но с таким же успехом я могла бы отбиваться палкой от наступающей армии.
— С вашим братом произошло нечто подобное? — осведомилась она.
— Возможно. Отчасти.
Она снова кивнула.
— С кем он успел переговорить?
Я рассказала. Некоторое время она хранила молчание. А когда я закончила, по ее лицу пробежала тень недоумения.
— И больше ни с кем?
— Пока нет, насколько мне известно.
Стоило ли сказать больше? И честно признаться: я ни в чем не уверена, так как не решилась расспросить Уолтера о том, что он предпринял и кого повидал в тот вечер, когда мы посетили Сэндикомб-Лодж? Я с надеждой и страхом ожидала его откровенных признаний; но, ничего не дождавшись, не хотела вынуждать его лгать либо рассказывать мне о чем-то против его воли.
— А вы, Мэриан? — спросила она.
Ее голос звучал так мягко и заботливо, так непохоже на ее обычную насмешливую манеру разговаривать, словно леди Истлейк проникла в самую глубь моей души и узрела ее опустошение. Внезапно мне показалось, что дальнейшее сопротивление тщетно: я боролась изо всех сил, но цитадель пала, осталось только сдаться и предать огласке уже угаданные секреты. И правда, это могло стать огромным облегчением — разделить груз собственных прегрешений с другим человеческим существом, а не с бесчувственной бумагой.
Я подыскала нужные слова — разомкнула губы — и вновь их сомкнула. Я не могла заговорить, не выдавая Уолтера, равно как и себя; я не имела на это права. По крайней мере так мне тогда показалось; но теперь, когда я пишу эти строки, мне кажется, что доминирующим чувством был страх — боязнь стать объектом жалости. Боже милосердный! Насколько въедлива гордыня, какие причудливые формы принимает, дабы обмануть нас!
— Мне легче, — сказала я, — ведь я всего лишь исполнитель. От меня требуется только собирать факты, не оценивая их значимости. Он…
— О, какая чепуха! — возразила леди Истлейк со смехом. — Не верю в нее ни минуты! — Поверьте, именно поэтому я здесь, — возразила я (с изумлением расслышав в собственном голосе утраченное было воодушевление). — Люди, с которыми имеет дело Уолтер, как правило, могут поведать лишь о середине жизни и о позднем периоде Тернера. И теперь Уолтеру предстоит тяжелая задача: проанализировать эти сообщения и попытаться составить из них связную картину. А я тем временем должна оставаться в Лондоне и выяснить как можно больше о начале его жизни и карьеры.
Глаза леди Истлейк недоверчиво сощурились.
— Лично мне ваша задача кажется куда более сложной.
— Только с технической стороны, — парировала я. — Все, кто знал юного Тернера, предположительно мертвы. Мне предстоит отыскать хоть какие-то свидетельства — мемуары, письма, частные бумаги, — которые уцелели и содержат полезные подробности. Сложность состоит в том, чтобы разузнать, где вести поиски, и получить соответствующее разрешение. А само чтение и разбор бумаг — задача по силам любому компетентному клерку.