— Ну вот, — сказал он.
Сцена была достаточно драматичная; лунный свет пробивался через густую полосу темных туч, рассыпаясь потом на сотню кусочков в черном море. У самого горизонта торговое судно разворачивало паруса, которые казались в странном свете почти черными.
— Мощная сцена, — сказал я радостно — наконец-то можно было похвалить что-то от всей души.
Он кивнул, вспыхнув от удовольствия.
— Но вся мощь — это заслуга Тернера. Моя изначальная идея была совсем другая: никаких туч, лунный свет падает прямо на корабль и заставляет паруса сиять белым светом. Так я и рисовал. Когда мою картину вставили в раму и повесили в Академии, я понял, что это неправильно, и мои друзья тоже — но разве могли мы определить, что именно не так? — Он покачал головой. — Ничего не выходило, пока мимо не прошел Тернер с палитрой в руках. Он посмотрел с полминуты и сказал: «Тут нужны глубина и контраст. Прикройте луну — пусть основная масса облаков будет черной, с серебром по краям, чтобы самый яркий и самый темный цвет были по соседству. Паруса погрузите в тень и оставьте пятно света на носу». Я чувствовал его правоту, но осторожничал и, как ни старался, нужного эффекта не получал. Тернер подошел ко мне раз-другой, чтобы посмотреть, как идут дела, и наконец, потеряв терпение, схватил кисти и сделал все сам. Два мощных мазка черным, два — белым, — Дэвенант подчеркнул слова широкими размашистыми жестами, — раз, два, три, четыре. И, конечно, все мы сразу увидели, что он прав.
Он отошел, чтобы полюбоваться картиной, усмехаясь и изумленно покачивая головой. Меня же слегка встревожили как резкое вмешательство Тернера, так и результат — он за мгновение превратил сцену бесцветного покоя в нависающую угрозу. Но мои мысли в этот момент были прерваны шагами снизу и внезапным ревом Дэвенанта, таким громким, что я чуть не подскочил:
— Черт возьми, Хартрайт, вот вам и преданность!
Я повернулся и увидел, что к нам поднимается миссис Холт.
— Смотрите, она не ждет, пока ее позовут! — сказал Дэвенант. — Ей не терпится снова гонять донов.
— Я просто подумала, сэр, что мы потеряем свет, вот и все, — сказала кухарка.
— Верно, миссис Холт, — сказал Дэвенант и повернулся ко мне: — Боюсь, она права, мистер Хартрайт. Надеюсь, вы меня простите…
— Конечно, — сказал я. — Очень любезно было с вашей стороны уделить мне столько времени.
— Ерунда, — ответил он. — Рад помочь. Если я помог. В чем я сомневаюсь…
Я заговорил было, но он жестом остановил меня и продолжил:
— Никакой лести, черт возьми. Поднимайтесь, миссис Холт, и облачайтесь в регалии. Я сейчас приду. — Он дружелюбно взял меня под руку и повел к двери.
Уже открыв дверь и собираясь пожать мне руку на прощание, Дэвенант вдруг остановился и спросил:
— Вы не подождете минутку, мистер Хартрайт? Думаю, я могу вам еще кое-чем помочь.
Он прошел по коридору в глубину дома. Я встал под окном в фонаре и огляделся. К югу смог висел над Лондоном, будто огромная мантия, такая густая и черная, что один ее вид рождал тяжесть в груди, но здесь волосы мои трепал свежий ветер, а между серыми тучами, бурлившими и кружившими над пустошью, пробивались осколки синевы. Что-то в беспорядочном движении туч напомнило мне игры морских животных, и я смотрел на них как зачарованный, пока голос Дэвенанта не оторвал меня от этих фантазий.
— Вот, — сказал он, протягивая мне сложенный листок. — Эти два человека хорошо его знали. Ни один из них не художник, так что можете быть уверены, что их слова не испортит артистическая злоба. Майкл Гаджен — антиквар, он много лет назад путешествовал с Тернером по Кенту и Сассексу. А Амелия Беннетт — дочь старого Бенджамина Уэйли…
Он помедлил, стараясь понять по моему лицу, знакомы ли они мне. Я покачал головой.
— Наверное, вы слишком молоды, — сказал он со вздохом. — В свое время он был знаменит. Великий покровитель искусства, который подружился с Тернером, когда тот был еще мальчишкой.
Я тепло поблагодарил его и отправился в Кенсингтон в отличном настроении. Я доверился судьбе, и судьба вознаградила меня. Какое-то почти суеверное чувство говорило мне, что судьба на этом не остановится и еще кое-что покажет, когда я вернусь домой.
И я не ошибался, потому что в прихожей меня ждало письмо от Раскина! Прилагаю его.
Как всегда, с любовью к тебе и детям,
Уолтер
VI
Уважаемый мистер Хартрайт!
Благодарю Вас за Ваше письмо от 21 июля. Я бы ответил на него раньше, но меня не было в городе — я только вчера вернулся из долгой поездки по Италии и Франции.
Да, я буду рад поговорить о Тернере, хотя я не уверен, насколько я (или любой другой человек) могу помочь Вам в Ваших поисках. К сожалению, я не имею возможности встретиться с Вами на этой неделе — я уверен, Вы понимаете, что по возвращении из путешествия часто обнаруживаешь, что сад твой зарос сорняками, и если не взяться за дело сразу, то кое-какие самые нежные цветы (моя книга, лекция и тысяча слабых росточков, пробившихся от моих слов, которым нужно только ободрение, чтобы расцвести) непременно погибнут. Будет ли Вам удобно встретиться в следующий четверг, в три часа?
Искренне Ваш
Джон Раскин
VII
Маленький коттедж (на каждом этаже всего по одному окну), совершенно неприметный, если бы не странные железные перила по краю крыши, которые выглядели так, будто балкон решил переехать на крышу. С одной стороны таверна, с другой — лавочка с рекламными надписями «Пиво», «Прохладительные напитки» и «Первоклассное имбирное пиво»; рядом осевшие ворота с потрепанной вывеской: все, что можно прочитать, — это «Ло. ки Алек. андерса», а пропущенные «д» и «с» надо вставлять самому, — за которыми неопрятной кучей лежали доски, веревки и рейки. Перед домом, через дорогу, текла большая река, ограниченная неглубокой набережной из грубых камней; к ней вели ступени, на которых собирались лодочники, курившие трубки в ожидании клиентов. Чуть дальше унылая маленькая армия оборванцев копалась в вонючей грязи в поисках сокровищ.
— Вы уверены, что это тот самый адрес? — спросила я кучера.
— Дэвис-плейс, шесть, мисс, — медленно повторил он, будто я идиотка.
Я вышла. Мальчишки, пинавшие разбитую бутылку, остановились посмотреть на меня, а двое-трое лодочников напряглись и повернулись ко мне. Может, они скучали или ждали, что я найму лодку, но в их неулыбчивых лицах мне чудилась какая-то звериная настороженность, как будто одинокой женщине нечего здесь появляться даже в это время суток. Но я знала, что, если проявить страх, он будет лишь питать пугающее нас чудовище, так что я заплатила кэбмену и пошла по тропинке, не оглядываясь.
Однако, когда я постучала в дверь, я почувствовала за собой движение и, оглянувшись, увидела, что мальчишки пошли за мной и прижались к воротам, будто стая диких собак. Почти все немедленно отвернулись, чтобы не встречаться со мной глазами, но один тощий высокий мальчик лет двенадцати-тринадцати встретил мой взгляд спокойно.
— Вы насчет Пагги узнать пришли? — крикнул он.
Я не знала, насмехается он надо мной или старается помочь, но поскольку я заметила, что, если ожидать от людей лучшего, они обычно стараются оправдать твои ожидания, я улыбнулась и сказала:
— Бут. Я ищу миссис Бут.
— Она вам ничего о нем не скажет, — сказал мальчик. Из дома не было слышно ни звука, так что я постучала еще раз.
Мальчик крикнул:
— Спросите о нем у мистера Нива!
Едва он успел договорить, как я услышала мужской голос:
— Верно, мисс, я знал адмирала!
Я повернулась и увидела, что один из лодочников (очевидно, мистер Нив) идет ко мне через дорогу. Он, похоже, успел выпить, потому что слегка спотыкался и размахивал руками, чтобы привлечь мое внимание.