Но теперь у меня не было выбора. Так или иначе, но я должна узнать правду.
Я должна узнать. Написав эту фразу, я остановилась, осознав, насколько иронично она звучит. Разве Уолтер не говорил то же самое, рассуждая о своих трудностях?
Но горе и усталость отвлекли меня от дальнейших размышлений.
Мы поехали назад, вдоль северного края доков, а потом повернули на юг и на восток. Здешние улицы выглядели более пустынными, и, пока мы не подъехали к яркой лампе, освещавшей вход в полицейский участок, в тумане почти ничего не различалось. Я вышла из кэба и отворила раздвижные ворота.
Вход был увешан описаниями потерявшихся людей и обнаруженных трупов, но я решила не подвергать себя испытанию и не читать их. Вместо того я прошла прямо в участок. После морозного сумрака, царившего снаружи, простая комната с белыми стенами показалась мне удивительно светлой и теплой.
У деревянного барьера стояли констебль и еще две фигуры, которые я мгновенно узнала: мальчик с болячкой на лице и его преследователь в черном пальто. За барьером сидел ночной инспектор — худой, лысеющий человек с рыжими бакенбардами, записывавший что-то в регистрационную книгу. Когда я приблизилась, он поднял голову и устало спросил:
— Что вам угодно, мисс?
— Я разыскиваю своего брата.
Он кивнул. Откуда-то справа донесся мягкий кашель и скрип стула. Я повернулась и краем глаза увидела еще одного человека, которого до сих пор не замечала. Он был плотного телосложения, с высоким озабоченным лбом и темными вьющимися волосами, обрамлявшими его уши. Оглядев его аккуратную, строгую одежду и записную книжку, лежащую на колене, вы сочли бы его преуспевающим юристом. Однако он, по-видимому, не имел никакого отношения к мальчишке и его обвинителю; едва ли кто-то из них мог прибегнуть к услугам подобного человека. Пока я усаживалась, он с пристальным вниманием следил за зрелищем, развернувшимся у конторки ночного инспектора, хотя с того места, где он сидел, наблюдать было неудобно: конторка располагалась слишком далеко и высоко.
Инспектор молча положил фотографию перед собой и очень долго ее рассматривал, что заставило меня предположить: он узнал Уолтера и размышляет, каким образом сообщить мне ужасную весть. Но в конце концов он покачал головой и протянул снимок обратно.
Я стала заворачивать фотографию, но юный вор внезапно закричал:
— Я его знаю!
Он рванулся в мою сторону, однако констебль схватил его за плечо и сильно пнул, заставив взвизгнуть от боли.
— Что? — переспросила я.
— Я его знаю, — прохныкал мальчишка между всхлипами. — Я видел его!
— Где?
— Я могу показать!
Констебль дернул его за ухо. Мальчик заерзал и завыл:
— Отстаньте! Отстаньте!
— Пожалуйста… — Я накрыла руку мужчины своей рукой.
Он покачал головой, устремив на меня унылый взгляд человека, который устал объяснять наивным, вроде меня, людям, сколь греховен этот мир.
— Это всего лишь увертки, мисс.
— А вот и нет, вот и нет! — завизжал мальчишка. — Я его видел! Он был там, где я вчера ночевал! Он меня напугал!
— И где это произошло? — произнес низкий, мягкий голос. Джентльмен, напоминающий юриста, успел незаметно для меня подняться и теперь стоял у моего локтя.
— В ночлежке, на Тенч-стрит, — ответил мальчик.
Джентльмен кивнул и повернулся ко мне:
— Меня зовут Мэйхью, мадам. И я буду счастлив проводить вас туда.
И, слегка поклонившись сначала дежурному инспектору, потом — мальчику, он повел меня к дверям.
В кэбе мы почти не разговаривали. Мой спутник явно испытывал любопытство и хотел бы услышать мою историю, но был слишком деликатен и ни о чем не расспрашивал. А я была так потрясена и погружена в собственные мысли и чувства, что могла только молчать. Я боялась, что мальчик ошибся, и в то же время сомневалась, найду ли в себе силы действовать должным образом, когда он окажется прав. Если Уолтер действительно там — как мне тогда поступить? Могу ли я рассчитывать на достойное отношение к себе, чтобы вызволить его из этого места и отвезти туда, где о нем позаботятся надежные люди?
Минут через десять мы свернули на темную извилистую улочку и остановились у входа в узкий двор.
Я помню, как мы прошли через него в открытый дворик, забитый тачками и тележками уличных торговцев. Помню, как мы попали в огромную дымную кухню с закопченными балками и железным светильником у самого потолка; с изможденными людьми, расположившимися на скамьях у расставленных вдоль стен столов. Помню, как один из них закричал: «Мистер Мэйхью здесь, джентльмены!» И целая толпа взревела в диком восторге, а мой спутник улыбнулся, словно исполнял привычную обязанность, и прошептал:
— Я оплатил их рождественский обед.
Я помню, как он поговорил с одним из приветствовавших его людей. Мужчина кивнул и, взяв лампу, передал ее мне. Мистер Мэйхью тихо промолвил: «Идите!» — и проводил меня взмахом руки, видимо, не сомневаясь, что дальнейшее мне надлежит проделать в одиночестве.
Я помню комнату, напоминавшую амбар и не просто уставленную, а битком набитую нарами для спанья. Я помню, как подумала: «Должно быть, так выглядел трюм корабля, в котором перевозили невольников». Но, заглянув на нары раза три-четыре, засомневалась, мог ли даже невольничий корабль вместить столько обездоленных.
А дальше я не помню ничего, кроме Уолтера.
Он лежал на спине, на кожаной покрышке. За те два дня, что мы не виделись, он сильно осунулся, и его лицо, обросшее бородой, казалось пергаментным. Глаза Уолтера были открыты, но он никак не отреагировал на мое появление. На мгновение меня охватил страх — жив ли он? Но тут он моргнул.
— Уолтер? — произнесла я.
Он не ответил. Я подвинулась к нему. И в тот же момент почувствовала на своем запястье чью-то руку и услышала:
— Оставьте это.
Я обернулась. Из соседнего отсека высунулся маленький человек с волосами цвета меди и лицом, усеянным крупными веснушками.
— Оставьте, — повторил он. У него был насморк, и он вытер нос тыльной стороной ладони. — Он может захотеть попозже.
Я вновь посмотрела на Уолтера и заметила на его кровати оловянную тарелку. На ней виднелись нетронутые картофелины и нечто серое, отдаленно напоминавшее кусочек говядины.
— Вы говорите о еде? — переспросила я.
Он кивнул.
— Я не стану ничего трогать, — объяснила я, — я пришла, чтобы забрать его домой.
Человек снова кивнул.
— Он помрет здесь.
— Сколько времени он тут находится? — спросила я.
— Со вчерашнего дня, — ответил мужчина. — Но он ничего не ест.
— А как он сюда попал?
— Я его привел. Увидел на мосту, как он глазеет вниз на реку. И — честно скажу вам — уж такой потерянный, я и думаю: «Вот подходящий тип. Залезу-ка в его карман». Ну, ищу его кошелек, да не нахожу, и, покамест я его оглаживал да охлопывал, он меня и заметил. Но не кричит на меня, не останавливает, а просто смотрит. И прохожие на той стороне есть, и можно меня повязать, а он не шевелится. Вот я и думаю: парню совсем скверно. И говорю ему: «Вы ведь не хотите что-то такое сделать, правда? Ну, с собой покончить?»
А он все рта не раскрывает. И вот я говорю: «Ни к чему такое делать, товарищ. Пойдем со мной, ядам тебе на билет два пенса, а утром все будет повеселее, вот увидишь». И он пошел, кроткий, будто ягненок, будто все равно ему, жив он или мертв.
Он помолчал и снова вытер нос. А потом, почти нежно взглянув на Уолтера, произнес:
— Да навряд ли ты всерьез чего натворил, правда, товарищ?
— Спасибо вам, — произнесла я.
Я взяла Уолтера за руку и попыталась поднять. Он совсем не сопротивлялся и не делал ничего, чтобы помочь или помешать, пока мы с карманником ставили его на ноги и вели через кухню.