А она с легкой полуулыбкой на губах тихонько посапывала, даже не подозревая, как я схожу с ума от острой необходимости прикоснуться к ней, ласкать ее сводящее с ума тело, чувствовать ее ответное желание, ловить губами ее вздохи и стоны, когда я разжигал в ней огонь страсти. Ощутить мираж ответной любви. В последний раз…
Кхуши.
Я проснулась, внезапно во сне осознав, что Арнав так и не уснул. Приоткрыла глаза, вглядываясь в чересчур напряжённое лицо, в плотно сжатые губы лежащего с закрытыми глазами, но не спящего мужа.
Я чувствую тебя, очень остро чувствую все, что происходит с тобой. И понимаю, что тебе сейчас плохо. Как бы мне хотелось прикоснуться к твоим влажным после душа волосам, повернуть к себе голову, утонуть в теплоте взгляда, раствориться в биении сердца. Как хотелось бы забрать твою боль, которую ты так тщательно и тщетно пытаешься скрыть от меня. Арнав пошевелился, тяжело вздохнув, и я поспешно закрыла глаза, притворяясь спящей.
Что случилось сегодня? С тех пор, как муж почти за руку вытащил меня из-за стола, кратко попрощавшись с семьёй, и увлёк в комнату, он не произнёс ни слова. Я запнулась на лестнице, и он нетерпеливо подхватил меня на руки, игнорируя моё возмущение. Пинком ноги открыл дверь и опустил на кровать, сразу накрывая собою. На все попытки узнать что-либо Арнав закрывал мне рот поцелуем, закруживая в вихре безумных ласк и дурманящего наслаждения, растворяя в физической любви все мысли, но…
Но мне мало, Арнав, мало! Мне нужно твоё сердце, твоя душа, твоё всё! Почему ты никак не сделаешь последний шаг, который соединит нас навсегда? Почему не уничтожишь разделяющее нас? Ведь мы не сможем порознь. Никогда уже не сможем. Ты говорил о ненависти, Арнав. Там, в Лондоне. Ты лгал. Ты не можешь ненавидеть меня. Невозможно ненавидеть часть себя. Невозможно разлюбить по желанию – я точно знаю, я пыталась… Ты любишь меня, Арнав.
Сердце в груди рвано стучало, повторяя такой же ритм сердца мужа, бившегося под моей рукой. Он накрыл мою руку своей, пытаясь приподнять её, снять с себя, но, чуть помедлив, осторожно, опасаясь разбудить меня, положил обратно. Я чувствовала его изучающий взгляд, словно остановившийся на моём лице буквально на несколько секунд, а потом шорох ткани подсказал мне, что он отвернулся. Я снова открыла глаза, с подступившими слезами глядя на отдалившегося мужа.
Что-то мучает тебя. Что-то, проявляющееся в таких вот вспышках сжигающего желания, когда ты словно пытаешься доказать, что для меня существуешь только ты. Ты борешься с ветряными мельницами, Арнав. Всегда был, есть, и будешь только ты. Откуда боль? Я видела её в твоих глазах, когда прикасалась, пытаясь хоть немного унять, к твоим плотно сжатым губам нежнейшим поцелуем, когда проводила ладонью по твоей щетине, глядя в твою душу, не скрывая своей любви. Ты мучаешься, но я не могу помочь тебе. Ты должен сам справиться. Ты должен научиться доверять мне и открыть свое сердце. Что заставляет тебя бороться со своими чувствами, со мной? Я ведь до сих пор не знаю причины нашего шестимесячного брака, твоей ложной ненависти, твоей давно прошедшей грубости и угасшей злости по отношению ко мне. Когда же ты откроешь свое сердце, Арнав? Когда отдашь принадлежащее мне?
Мерное дыхание наконец-то уснувшего мужа смыкало веки, путало сознание, уносящееся в страну снов, смешивая явь и сон, и я сама не заметила, как уснула крепким сном.
Арнав.
Я вышел к бассейну, набирая номер Амана и отменяя ранее данное задание. Выходной день оглушил ощущением ненужности, так давно не посещавшим меня ранее. Кхуши плескалась в душе, одарив меня утренним поцелуем, которого я не смог избежать, с трудом удержав себя, чтобы не отшатнуться. Засунул руки в карманы брюк, мимоходом удивившись тому, что одел костюм. Неподвижная вода бассейна раздражала. Хотелось движения, бури, кипения – чего-нибудь, созвучного раздраю, царившему в моей душе. Воспоминания стучали в висках…
…- А, это вы от детектива, ну от мистера Шетти? – жизнерадостная девчонка лет шестнадцати явно была замужем, судя по мангалсутре и по щедро покрывавшему пробор синдуру. – Ну что же вы, проходите! – Притика вцепилась в мою руку, втаскивая меня в почти точную копию дома тётушки Мадхумати. Вообще, я хотел поговорить с девчонкой в кафе, но она убедила меня, что дома будет лучше, к тому же муж уехал в командировку, а она ухаживает за лежачей бабушкой.
- Вы ведь не возражаете, если я буду готовить, а вы – спрашивать? – тараторила без перерывов Притика, распахивая передо мной дверь небольшой кухоньки и усаживая меня за стол. Плюхнув на плиту чайник, она принялась колдовать над кастрюлями и сковородками, не дожидаясь моего одобрения.
- Да, конечно, – зачем-то ответил я, так как моего одобрения тут не ждали.
- Вот и чудно, вот и ладно! – ляпнула девчонка и начала, не дожидаясь моих вопросов, вываливать на меня ворох сведений, по большей части указанных в отчёте детектива, об обобранных до последней нитки стариках, чьи пенсионные дела всё же выигрывал мистер Джа.
- А Кхуши? – вырвалось у меня спустя пятнадцать минут монолога, за время которого передо мной поставили чашку ароматного чая и, конечно же, джалеби. Несмотря на то, что я был напряжён, как струна, я не мог не усмехнуться – похоже, все подруги Кхуши были сделаны из того же теста, что и моя жена.
- А что Кхуши? – продолжая нарезать большие фиолетовые баклажаны мелкими кубиками, смахнула девчонка выбившуюся из перехваченных лентой прядь волос, – а… это про Дивали? – ответила она за меня, и продолжила тараторить, наливая в глубокую сковороду масла и закидывая туда уже порезанный тонкими полукольцами жгучий перец, отчего по кухне моментально поплыл едкий, режущий глаза аромат. Который, однако, я старательно игнорировал, сосредоточившись на рассказе Притики, боясь спугнуть девушку, которую, судя по всему, понесло, и она не задумывалась, что выбалтывает уже не те сведения, которые были нужны детективу.
- Ну так вот, Кхуши в вечер Дивали прибежала ко мне вся в слезах. Я-то ее сначала успокаивала, говорила, ну подумаешь, написал кто-то ваши имена на стене дома, так что уж… – девчонка прервалась, добавляя в сковороду морковь, но тут же продолжила, как только ароматное масло обволокло каждую оранжевую дольку овоща, – так она не из-за этого так убивалась. Говорит, полюбила ужасного человека, бессердечного…
Я замер, вслушиваясь всем существом в звонкие, но тяжёлые слова Притики.
- Я ей и говорю, сердце не выбирает, полюбила – это же прекрасно. Ну ведь правда? – подняла на меня взгляд девушка, но тут же опустила его вниз, безжалостно кромсая зелень, – Вот и я о том же, – непонятно с чего решила она, что я согласился с ней. Я же молчал, боясь спугнуть откровения девчонки.
- А она и говорит – он не свободен. Понятно, женат, значит, – завершила свою мысль Притика и высыпала горку баклажанов в сковороду, мешая будущее рагу огромным черпаком.
А я… Я застыл, узнав. Так всё-таки Кхуши любит Шьяма… Больно не было. Было мёртво.
- А уж как она убивалась, – сквозь вату в ушах донёсся добивающий голос Притики, – все глаза выплакала…
- Спасибо, – перебил я продолжающую вонзать в меня ножи девушку, – мне пора. Это – вам, – положил я на стол тысячную купюру, и, не слушая благодарности ошарашенной до глубины души Притики, торопливо выскочил за дверь, и, щелкая брелоком сигнализации, суетливо отпирая машину.
- Алло! – голос Кхуши ворвался в воспоминания, потеснив их. – Да, Паяль!
«Столько тепла» – подумалось мне. Мне она тоже дарит тепло… Неосознанно? Благодарно? Из жалости? Я понимал, что мои чувства для неё не секрет, несмотря на то, что лишь однажды произнёс ей слова любви, которые и признанием-то, собственно, не являлись. Или, может… слабая надежда шевельнулась в сердце… Она разлюбила Шьяма? Возможно, теперь её сердце принадлежит мне?
Я сделал несколько шагов к комнате, обходя уставленную горшками зону около бассейна и приближаясь к открытым дверям комнаты. Встал в проходе, против желания любуясь стройной фигуркой жены, замотанной в тонкое полотенце, которая пыталась одновременно говорить по телефону и расчёсывать влажные волосы. Наконец, договорив, Кхуши с облегчением положила телефон и, взглянув в зеркало, обернулась ко мне, сияя искренней улыбкой.