На какое-то время их отвлек особенно любопытный детеныш котика, который, шлепая ластами, приблизился к самым ногам Эстер.
— А у него хороший вкус, — заметил Гордридж. — Неужели Эдвард не отличался таким же вкусом? Или, может быть, он не был уверен, что ваши отношения должны привести именно к браку? Может быть, он считал, что ваша любовь друг к другу носила… — как бы это сказать? — семейный характер? Больше походила на любовь… брата и сестры?
Сердце у нее упало. Не оставалось и тени сомнения, что ему известно о затеянной ими игре. И сейчас он просто пытается заставить ее признать правду. Если бы она только могла! Ради Эдварда она должна была продолжать притворяться.
Эстер вздернула подбородок.
— Из того, что мы постоянно не обнимаемся и не используем каждую свободную минуту для занятий любовью, еще нельзя делать вывод, что мы не любим друг друга!
От страха голос ее стал резким, возможно — слишком резким, но этот раунд игры в кошки-мышки она выиграла. Пусть даже сейчас он улыбается и кажется вполне довольным собой.
— И у вас никогда не было других возлюбленных? — задал Гордридж новый вопрос с явным интересом, но уже без прежней насмешки.
От страха Эстер даже не заметила его бестактности.
— Ну, почему же? Были… — призналась она.
— Неужели? И как же относился к этому Эдвард? Или вы не говорили ему о своих изменах?
Эстер пришла в себя.
— Да вы с ума сошли! — горячо воскликнула она. — Я никогда не изменяла Эдварду. Все они были… в далеком прошлом! — Она с вызовом взглянула на Филипа. — И вообще, я не думаю, что моя личная жизнь имеет какое-то отношение к вам!
— Но мне интересно! — Он приблизил к ней лицо, белые зубы блеснули в озорной улыбке. — Вы интригующая женщина, Эстер Килинг. Совсем не такая, какую я ожидал встретить. Я хочу знать о вас все: чем вы живете, о чем думаете… Все!
— А если я не захочу рассказать вам? — парировала она, надеясь, что он не замечает ее волнения.
Медленным и широким движением он приподнял плечи.
— Тогда я буду вынужден считать, что вы что-то скрываете от меня!
Эстер в отчаянии подумала, что находится целиком в его власти, как муха в паутине паука. И это подействовало на нее неожиданным образом: вместо того, чтобы смириться и признаться во всем, Эстер вскочила на ноги, испугав детеныша котика, и сказала как отрезала:
— Мне не нравится этот разговор, мистер Гордридж! Можете думать все, что вам заблагорассудится! Давайте пойдем, пока я не изжарилась до смерти.
К ее удивлению, Гордридж не стал возражать. Сохраняя на лице понимающую улыбку, он закинул рюкзак за плечо, и в течение следующего часа они мирно продолжали путь. Иногда он обращал ее внимание на различных птиц и животных, но больше не задавал никаких каверзных вопросов.
Эстер была уверена, что подтвердила его подозрения, и в тысячный раз пожалела, что позволила брату уговорить себя на опасный обман.
Когда они вернулись, Эдвард чувствовал себя гораздо лучше. Приступ мигрени прошел, и он был занят приготовлением ужина.
— Ну, как тебе понравилась прогулка? — спросил он, обняв и поцеловав ее.
Эстер понимала, что все это рассчитано на Гордриджа, но выглядело немного театрально и, к сожалению, несколько запоздало. Теперь жалкие потуги Эдварда не могли принести никакой пользы. Он должен был играть лучше с самого начала!
— Я очень рада, что сходила, — ответила она. — Здесь столько самых разных животных! Всех даже трудно перечислить. Мне больше всего понравились морские котики. Они просто обворожительны! Можно понять, почему Гордридж хочет написать о них.
— А как ты чувствовала себя с ним? — тихо поинтересовался Эдвард, когда шеф скрылся в своей палатке.
Эстер сверкнула глазами.
— Я предпочла бы об этом не говорить!
Эдвард тяжело вздохнул.
— Неужели вы опять вцепились друг другу в горло?
— Он задает слишком много вопросов! — горячо прошептала она. — Эдвард, я поняла, что не могу больше…
— Ну, сестренка! — Он опять обнял ее. — Не говори так, пожалуйста! Ты же видишь: я здесь словно заново родился. Я больше не думаю так много о своей жене и вообще стал чувствовать себя гораздо лучше.
Эстер тут же ощутила угрызения совести и виновато улыбнулась.
— Я постараюсь, хотя и считаю, что это бессмысленно. Но твое счастье значит для меня очень многое.
— А твое — для меня, — сказал он. — Ты же не чувствуешь себя несчастной, правда?
— Нет, я не несчастна. — Она обняла его за талию и заглянула в лицо. — Мне нравится здесь, но я просто ненавижу обман!
Она умолчала, что главной и совершенно неразрешимой проблемой были ее чувства к Филипу Гордриджу. Стоило ей подумать о нем, как он немедленно появился из своей палатки, сменив шорты и тенниску на черные плавки.