А потом засветило солнце.
Я как раз лежала на боку у самой первой лужи – под таким углом было видно гораздо больше. И смотрела на небо, как по нему лениво ползли тучи. И поэтому я увидела его – первый золотой луч.
Вскоре тучи окончательно ушли, небо стало голубым, чистым и безоблачным, и на нем жарко сияло желтое осеннее солнце. Лужи стали высыхать. Они становились все меньше, а чернота становилась все больше, рано или поздно они должны были высохнуть все.
Я насчитала десять луж. Сначала исчезла пятая, потом вторая, девятая, седьмая, первая, третья, четвертая, восьмая, затем шестая, и наконец осталась только десятая – самая глубокая, у подъезда. Она тоже уже почти высохла, отражение стало совсем прозрачным, я легла рядом и смотрела на угасающий образ дома. Он становился все прозрачнее и туманнее. С каждой секундой отражение все уменьшалось и уменьшалось – а что станет, когда останется последняя капля? А когда и она исчезнет?
Прямо на поверхность лужи упала одна капля, затем вторая – словно линза, они увеличили оставшуюся картинку-точку. Я провела рукой по щеке и перевернулась на спину, отворачиваясь от отражения. Закрыла глаза.
И вдруг я почувствовала прикосновение к своей ладони.
Мгновение, мое сердце сжалось, и снова пошло, забилось, затрепетало, как бабочка, часто-часто.
Я распахнула глаза и сердце, вскочила, сжала руку чужую, крепко, до боли.
Передо мной на коленях стоял рыжеволосый священник и рассматривал меня серьезными синими глазами. Его кожа под моими ледяными ладонями пылала, в этом последнем мираже билось горячее живое сердце. Его рука в моей была пронзительно горяча, и я прижала, притиснула ее к своей груди, пытаясь прогнать ледяной холод страха, одиночества, отчужденности, прогнать черноту из своего сердца.
Он был прекрасен, как живой огонь, как ангел-победитель с огненным мечом. Волосы его были шелковой рекой, а в глазах горел восторг, смелость, вдохновение битвы! Он был такой… живой!
Я обхватила его руку, целуя ее, не смея касаться его лица, боясь, что он растает. Он погладил меня по голове и взял за руки:
– Идем?
– Идем, – сказала я.
Он встал на ноги и помог подняться мне. Я не отпускала его руку, сжимая ее сильно-пресильно.
– Это правда? – спросила я тихо, глядя на его лицо, в живые голубые глаза, искрящиеся смехом.
– Правда, – сказал он, – Шагай вместе со мной.
Мы встали на одну линию – он справа, я слева, держась за руки. И сделали вместе пять шагов назад, спиной.
Я не оборачивалась, но с каждым шагом чувствовала, как сосущая холодная грязная пустота, отцепляет свои щупальца.
И вот мы снова стоим в темноте – но эта – совершенно не пугающая, самая обыкновенная. Я держу его за руку.
По бокам вспыхивают огни – загорелись висевшие на стенах факелы, освещая неширокий каменный коридор, как в средневековом замке. Я повернулась и увидела совсем близко его лицо. Вспомнив, как я целовала его руки, я смутилась, но этой самой руки не отпустила.
– Куда мы идем? – спросила я, чтобы рассеять тишину.
– Увидишь, – загадочно ответил священник.
Я была готова следовать за ним хоть на край света. Сейчас этот, совершенно незнакомый человек, за несколько мгновений стал роднее и ближе кого бы то ни было.
Мы шли довольно долго, и вот остановились перед небольшой деревянной дверью. Он обернулся и внимательно посмотрел на меня.
– Что? – я подняла брови.
Он покачал головой, улыбнулся и распахнул дверь.
Меня ослепил свет. Изумрудный поток хлынул вниз с потолка, выбивая слезы. Я вытерла глаза и огляделась – мы были в огромном зале в том самом изумрудном храме. Пол был вымощен все теми же ромбами: молочно-белое стекло чередовалось с темно-изумрудными плитками. Из пола вырастали изумрудные колонны, переплетаясь в арочные своды, уходящие куда-то к небесам. Весь зал был зеленый и в тех местах, где толщина камня позволяла, солнечный свет, преломленный в изумрудных гранях, изливался внутрь. Наверное, это и значит «поэзия в камне».
Мы вывернули из бокового прохода, пересекли главный, и снова попали в боковой. У стены стояла маленькая резная исповедальня из серого дерева. Она была настолько ажурна и хрупка, что казалось земное тяготение не властвует над ней.
– Мы сюда? – удивленно спросила я.
– Точно, – ответил священник.
– Но я не хочу!
– А тебя никто и не спрашивает, – он фыркнул и скрылся внутри.