Я помню их каждую: скользкую и тесную как тугая перчатка; огромную и влажную, словно засасывающую меня внутрь – это всегда пугало меня, этот красно-багровый рот, словно живущий своей жизнью. Слюнявая раззявленная пасть собаки. Жаждущая, требующая!.. Это было так гадко, омерзительно, и одновременно так невыносимо желанно, необходимо… Словно огромный осьминог затягивал меня щупальцами. И я вяз, не имея никаких сил сопротивляться.
Я искал, отчаянно искал, сам не понимая чего. Прощения? Утешения? Любви?..
Однажды одна девушка воскресила во мне то чувство весны и страсти, головокружительной нежности. Оно истаяло без следа к следующему понедельнику.
С другой я провел год, давно в ней разочаровавшись, мучая себя и ее, пытаясь удержать то, что развалилось.
Знаете, она преследовала меня, такая, как я ее нашел, мертвая. Я жалел о ней, мне было очень больно. Но, как бы кощунственно это ни прозвучало, гораздо больше меня заботил я сам – моя неспособность к сильному крепкому чувству.
В одном зоопарке я видел коршуна, который родился без крыльев – вот такая аномалия. Знаете, другие тоже не летали – от неба их отделяла железная сетка. Но они хотя бы могли перепархивать в пределах клетки. Смогли бы взлететь, если б вырвались на свободу. Я не буду врать, заливая про печальные глаза маленького коршуна – он, наверное, и сам не очень-то понимал, что ему чего-то не хватает, а может и понимал, кто его знает…
Я тащил за собой «миллион миллионов маленьких грязных любят». Великая любовь умерла, веке еще в восемнадцатом, а может и раньше. Во всяком случае во времена Пушкина ее уже не было.
Много ли вы знаете пар, достаточно долго проживших вместе, которые до сих пор любят друг друга той самой Великой любовью? За всю мою жизнь я не видел ни одной.
Все верят в великую дружбу, в великую любовь, вот только существуют ли они на самом деле, или они мираж, красивая сказка, как птица Сирин? То, во что людям приятно верить. Все люди эгоисты, ради себя они забудут о ком угодно. И верить в Великие чувства – это все равно что искать бриллианты в навозе.
Зачем же тратить жизнь на погоню за радугой? Давайте как свиньи, наслаждаться, купаясь в лужах. Оставим отчаянные попытки скрыть наше истинное одиночество. Люди рождаются и умирают одни.
Любовь теперь товар, и лучше расплачиваться за нее деньгами, а не собственной кровью.»
Пластинка закончилась. Виктор взял со столика пластинки и стал перебирать их, вслушиваясь в женские голоса и слегка улыбаясь.
– … Pardon. Vous avez fait tomber votre note… [Простите, вы обронили записку]
– …non? Oui, j'aime bien. [Правда? Мне тоже очень нравится]
– Victor! Ah…
– … Je ne vois pas ce que tu veux dire… [Я не понимаю о чем ты говоришь]
– … Je pensais que tu m'aimais!.. [Я думала, что ты любишь меня!]
– … Je vous déteste… [Ненавижу тебя]
– …Pardon. Vous êtes Victor?.. [Простите, вы Виктор?]
– … Oui, j'aime bien… [Да, мне нравится]
– Victor! Oh, mon Dieu!.. [Виктор, о боже мой!]
– … Je vous déteste!… [Ненавижу тебя!]
– … Vous êtes Victor? [Вы Виктор?]
– …Ah, bien…
– … Je vous déteste!…
– … Victor!..
– … Je déteste …
– … Victo-ah!..
– …Combien? [Сколько?]
– …Tu es très beau. [Ты очень красив.]
– …Merci, garçon. Ah-ha-ha…
Виктор поставил седьмую пластинку.
– «Я не великий изобретатель. Не великий художник. Я не великий исполнитель. У меня в жизни нет ничего такого, ради чего мне стоило бы родиться. У меня был приятель, который считал, что мы рождены, чтобы наслаждаться жизнью. Но мне всегда казалось это недостаточным оправданием моего существования. Мне казалось, что я создан ради прекрасной и живительной силы – любви – не к ближнему, а к женщине.
Наверное, я повторил путь своего отца. Человек способный свернуть горы, разменивается на шляпные булавки. Опять. Ну что ж, зато если я увижу его в аду, я рассмеюсь ему в лицо и скажу, что вся его наука была зря. Каков отец, таков и сын.
Шлюхи привели меня к наркотикам.
Мне понравилась та реальность, которую они открыли мне. Так бывает во сне. Словно я это не я. Я жил другой жизнью. В один миг я был король и я был нищий. Я создавал и разрушал миры. Я видел проклятие, и я видел ангелов. Я ЖИЛ.»
Пластинка зашуршала и тут же Виктора обступили голоса:
– … Il est complètement fou… [Он совершенно без башни]
– …On dit que c’est un aristocrate? Son papa a même un château… [Говорят, он аристократ? У его папаши даже замок есть…]
– …Hé, aristocrate, tu veux un vrai plasir? [Эй, аристократ, не хочешь настоящего удовольствия?]
– … UN VRAI PLAISIR?… [НАСТОЯЩЕГО УДОВОЛЬСТВИЯ?.. ]– Виктор почувствовал, как эти слова отдаются у него в ушах все громче и громче, перекрывая все остальные голоса, мир на миг замер… и перевернулся.
– Putain, vous êtes foutu de donner ça à un nouveau?!.. [Бля-аа… Да вы совсем охренели, новичку такое давать?!..]