Я никогда не подходил к женщинам на улице, но тогда остановился, как завороженный глядя на нее. И сказал себе: если ты пройдешь мимо, то никогда больше ее не увидишь – и мне стало страшно.
Я спросил ее:
– Je peux vous offrir un café? [Можно угостить вас чашечкой кофе?]
Она подняла на меня ехидные зеленые глаза и усмехнулась.
Смелая, сильная, дерзкая, наглая – подумал я. Это вам не цветущая яблоня, это маленький зеленый кактус! Это была моя главная ошибка.
Она пожала точеными плечиками, скаля белые зубки в усмешке.
Маленькая злючка, раздраженно думал я, уходя ни с чем, как вдруг она окликнула меня смеющимся звонким голосом:
– A moins… La crème glacée – par une journée si chaude. [Разве что стаканчик мороженого в такой жаркий день!]
А потом было кафе, теплый июньский дождь, и воздушные бабочки-поцелуи под навесом brasserie. На вкус она была как сахарная вата – легкая, невесомая и сладкая-пресладкая. Ее худенькое тело облепила мокрая белая ткань хлопкового платья, отчего были видны темные коричневые соски и изогнутые параллели ребер. Мои пальцы скользили по ее спине вверх-вниз, пересчитывая крохотные позвонки, она ластилась в моих руках, как большая кошка, губы распухли, глаза потемнели от нахлынувшего желания. Я тоже весь вымок, так, что рубашка обрисовывала торс, а с кончиков волос падали прозрачные холодные капельки прямо на ее горячую кожу. Она вздрагивала, словно ток прошибал ее от этих капель. О, мы были совершенно сумасшедшие.
Потом мы бежали, шлепая хлюпающими туфлями прямо по лужам. Прохожие с любопытством косились на нас, но нам было все равно. Мы не видели никого, кроме друг друга.
У меня была квартира на четвертом этаже, маленькая, одна комната, без кухни даже. Накрахмаленные белые простыни и деревянные окна-двери, распахивающиеся прямо в соседские.
И окна были распахнуты, простыни скомканы. И это было как Всемирный Потоп, как Армагеддон.
Мы думали, что это любовь.
Была ли это правда любовь? Не знаю.
Она была нежная и прекрасная, светлая и смеющаяся – и я пропал без памяти, заблудился среди цветущих яблонь.
Мы гуляли по ночному Парижу, узнавали друг друга в прохожих, просыпались и засыпали с улыбкой, часами мечтательно смотрели в окно. Не думали о прошлом, не думали о будущем, как бабочки однодневки, жили здесь и сейчас, и жили невероятно прекрасно.
Мы так долго искали это, всю свою жизнь, и я и она. Мы уже перестали верить, что так любить возможно, перестали и вдруг соприкоснулись сердцами на миг.
– Nous du dix-neuvième siècle, [Мы из девятнадцатого века], – смеясь говорила она. И я верил, что она права, вооружался половником и грозился истребить всех претендентов на ее руку и сердце.
– Je meurs pour vous. – Я умру для тебя, – твердо говорил я ей. И она отзывалась эхом:
– Je meurs pour vous.
Вот только мы были из двадцать первого века. И умирать умели только за себя.
Были горячие страсти, упреки, скандалы, она дралась как кошка, шипела, царапалась и таскала меня за волосы, а я просто сжимал ее в охапку, крепко-крепко, не давая пошевелиться, потом разворачивал к себе лицом и целовал.
Мы были по-настоящему счастливы тогда, потому что оба чувствовали, что живем не зря, что в нашей жизни есть Великая любовь, она же Великая драма, ради которой стоило умереть и, главное, стоило родиться.
Мы занимались любовью, сексом, трахались. Мы обижались, скандалили, дрались. Мы ранили друг друга словами и до крови. Мы яростно и беспочвенно ревновали. Она плакала до истерики, судорожно корчилась, задыхалась, не в силах остановиться, я расколачивал стену, разбивая руки так, что приходилось накладывать швы. Мы задыхались от счастья или от ненависти, нам не хотелось среднего, нас переполняло счастье от того, что у нас есть такая любовь.
Великая любовь. Сумасшедшая любовь. Вечная любовь».
Пластинка закончилась.
Виктор сидел, сжав руками голову.
– …Victor… – позвал его тонкий звонкий голос на французском. Сердце его дрогнуло и зачастило.
«Нет…» – взмолился он про себя. Но тонкий голос неумолимо продолжал:
– …Victor! Comment ai-je vécu sans toi?.. [Виктор! Как я жила без тебя?..]
– …Victor…
– …Regarde, c'est pour toi… [Смотри, это тебе…]
– …Personne ne peut aimer plus fort, je pense… [Мне кажется, никто не может любить сильнее…]
– …J'ai décidé de ne plus aimer personne d'autre que toi!.. [Я загадала, чтобы не любить больше никого, кроме тебя!..]