Она мотает головой и садится.
– Что за глупость…
Она берет чашку, пытается отпить, но руки трясутся мелкой дрожью. Она держит чашку, потом вдруг в ярости с силой ставит ее. Она обхватывает себя за худые плечи, словно пытаясь защититься.
– Боже, как гадко, – говорит она тихо. – Как пошло и глупо. Хуже горькой редьки, действительно. – Она усмехается уже почти спокойная. Слезы прошли, только сердце словно сжали, боль невыносимая.
Он шагает к ней:
– Прости… –
Она бьет его по плечу наотмашь, только чтобы от замолчал:
– Нет! Не говори ничего. Ты сказал только то, что думал. Не больше и не меньше.
Она молчит. Потом смотрит на него разрывающими душу глазами:
– Почему, скажи мне, почему в мой жизни все так пошло и глупо заканчивается?
Она опускает голову в ладони и просто сидит так. Он садится на свой стул и тоже сидит, глядя в окно. Между ними – молчание.
Вдруг он не выдерживает и обхватывает ее за плечи, стискивает что есть сил, останутся синяки:
– Посмотри на меня! Посмотри! – она поднимает голову, ее глаза совершенно сухие, уставшие и полные дикой тоски. – Посмотри мне в глаза и скажи, что до сих пор меня любишь.
– Я не люблю тебя, – говорит она. – В том-то и дело.
Игла граммофона подпрыгнула, раздался резкий взвизг, оборвавший его воспоминания. Снова шуршание и тишина – Виктор удивленно посмотрел на пластинку и поднялся, чтобы поменять ее. И в этот момент раздались слова, пластинка оказывается продолжалась:
– «Когда я вернулся из университета, она была уже мертва. Покончила с собой.»
И вот перед ним не красный ковер, а обычный белый кафельный пол и белая ванная с золотыми кранами. И ярко-красная вода.
И она – лежит в ванне, голубые глаза смотрят в никуда. Белое тело ее уходит под воду, тонкие руки с изящными длинными кистями покоятся на животе, рот чуть приоткрыт, обнажая ровные белые зубы. Золотые пряди стекают в воду. Белая, холодная как мрамор, прекрасная и отвратительная.
– «Я лучше всех знал, почему она это сделала. Не потому, что я ее бросил, как шептались одни. Не потому, что дура, как шептались другие. А потому что у нее не осталось больше сил, чтобы снова встать на ноги.
Она всегда верила, что однажды к ней придет Великая любовь и изменит всю ее жизнь. Всю ее пустую и бессмысленную жизнь. Зациклившись на этой мысли, она жила в томительном ожидании.
Почему она покончила с собой? Потому что это была невероятная любовь, самая великая любовь в жизни. И она – так бесславно закончилась. А значит был прав тот, кто сказал, что настоящей любви не существует! Я понимал ее, как никто другой, но я был сильнее, а может я просто больше любил жизнь.
Она была очень слабой и хрупкой. И обыденный конец нашей мечты сломал ее.
Вы можете осуждать ее, хоронить ее за оградой кладбища, но если бы мне разрешили писать ей надгробную эпитафию, я бы не стал оправдывать или осуждать ее, но сказал бы, что она жила ради любви, а что может быть прекраснее?».
Виктор услышал щелчок – вместо одного из шкафов появилась дверь. Он оглянулся на граммофон, но больше пластинок не было. Тогда он встал, оглядел комнату и, после недолгого колебания, отворил дверь и шагнул.
– СССА! – судорожно втянув воздух, как пловец, вынырнувший на поверхность, Виктор очнулся. Какое-то время он просто сидел, осознавая, где он, и что происходит.
Он сидел на продавленной кушетке в окружении клубов сладковатого дыма. На столике рядом с ним пузырился высокий кальян из желтого стекла. На полу лежали циновки, до крошащегося цементного потолка можно было не вставая дотронуться рукой. Помимо его кушетки, в зале стояло как минимум еще штук десять. На некоторых лежали люди, какие-то были пусты. Сохраняя уединение посетителей, вокруг висели занавески из деревянных бус, стучащих друг о друга, когда кто-то заходил.
Сладковатый дым, низкие кушетки, сумасшедшие черные глаза, глядящие в пространство, везде эти глаза, десятки глаз, сотни, тысячи глаз, следящих за ним…
Виктор прижал холодные ладони к загоревшемуся лицу.
Это было его любимое заведение. Здесь царили тишина и покой, не нарушающиеся ни пьяными выкриками, ни брезгливыми ласками продажных женщин. Все эти люди приходили сюда с одной единственной целью – забыться. И порой им это удавалось.
Виктор нащупал рукой дырку на обивке кушетки, ощупал кончиками пальцев истершиеся веревочные волокна, и вдруг понял, насколько они реальны. Насколько это все реально.
И все что было с ним – возвращение в Россию, Кристина, теплоход – все это такой же наркотический обман, как и лодка, плывущая по небу. Он понял, что все эти годы он прожил лишь в своем воспаленном наркотиками воображении. А реальность – его реальность – это кальян, протертая кушетка и отчаяние.