Аглая рывком распахнула дверь и впрыгнула внутрь, захлопывая ее за собой.
Она повисла на ручке, чтобы та не открылась, однако вскоре поняла, что та и не думает сопротивляться.
– …человек рождается нулем и одной десятой, а умирает единицей… – услышала она знакомый голос и обернулась.
– Где это я? – прошептала себе под нос Аглая, глядя по сторонам.
Она стояла на краю гигантского амфитеатра. Каменные скамьи спускались рядами, уводя взгляд вниз.
Тем временем обольстительные речи продолжались. Аглая вслушивалась в них краем уха, оглядываясь по сторонам.
Первое правило Ада: никто ни в чем не виноват. У всякого свое воспитание. У всякого своя правда. Понятия виноват и не виноват – бессмысленны. Наказания – бессмысленны. Ад – бессмыслен… – он сделал паузу и продолжил: –А значит и суд – бессмыслен.
– А Мир – бессмыслен? – не сдержалась Аглая.
Стоящие обернулись.
– Аглая?
Он усмехнулся, она пошла к нему навстречу.
– Я не прав?
– Прав, вот только выводы из этого можно сделать разные. Ты говоришь, что во всем виноваты обстоятельства, а мы сами совершенно ни при чем?
На его лице расползлась улыбка, совершенно Чеширская, с безуминкой.
– Я? Ничего не говорю! – лукаво сказал он.
Дьявол!
Он наклонил голову, с улыбкой глядя на спускающуюся Аглаю. Из-под длинного подола мелькали башмачки, мягко ступающие по старым крошащимся камням древнего амфитеатра.
– Даже этот разговор, сейчас, меняет наш мир, даёт нам шанс измениться, сделать что-либо с собой. И не он один, это происходит постоянно. Вопрос в том, чего в нас больше – желания измениться или лени. Мы сильнее обстоятельств, мы можем вырваться из них. Единственное, что может спасти нас от падения в эту… Бессмыслицу – это мы сами. Единственный, кто действительно может нас судить – это мы сами, так как только МЫ знаем все причины и все следствия. Пусть и не всегда до конца их понимаем. Гуманисты были чертовски правы, в человеке заложено стремление к счастью, пусть даже только к собственному. Каждый хочет быть счастливым. Каждый хочет жить в счастливом мире. И только мы можем видеть противоречие в том, каким нам хотелось бы видеть наш мир и в том, каким мы его делаем. Только мы можем захотеть измениться, чтобы вместе с нами изменился и мир, который нас окружает – просто потому, что это НАШ мир. Мы – судьи сами себе, и единственное, по-настоящему имеющее смысл наказание – это измениться, побороть свое тело, свое воспитание, свою суть – измениться и помнить – кем ты был. Но это наказание вправе устанавливать себе только мы сами. – Она с вызовом посмотрела на него, он ухмылялся. – Я закончила.
– Ну браво, – внезапно раздалось в тишине. – Прямо битва титанов, – Кристина поправила кудряшки и шагнула со сцены. – А с чего это вы взяли, что одни можете устанавливать правила игры?
– В самом деле, не пора бы потесниться с пьедестала, – согласился Димитрий.
– Как у вас тут интересно, однако, – раздался веселый голос Виктора. Все повернули голову. Он, скрестив руки и ухмыляясь стоял на противоположном краю амфитеатра, глядя на всех сверху вниз.
– Отлично, – атмосфера неуловимо изменилась, ушла гнетущая тяжесть, внезапно выцветший, словно потерявший краски Коварный Злодей, объявил: – Ну, раз все в сборе, пора отправляться на Суд.
Суд
Прямо у верхних ступень амфитеатра располагалась монорельсовая станция. Если вы когда-нибудь катались на монорельсе, то можете легко ее представить. От обычной станции метро она отличается только тем, что находится на высоте второго этажа, и вагончик едет по шпалам, установленным на высоких столбах. Стандартный перрон с разметкой, скамейками и знаками, с двух сторон рельсы (упадешь – можно и шею свернуть). На столбе табличка «Амфитеатр».
Они стояли, переглядываясь в молчании, понимая, что скоро всему придет конец. К лучшему ли, к худшему?
Наконец послышался все увеличивавшийся гул – на станцию прибывал поезд.
Двери открылись и они, с интересом оглядываясь, зашли внутрь.
Самое удивительное на монорельсе – это вид из окна – когда наклоняешься, кажется, будто вагончик едет по воздуху. Совсем не видно опоры, на которой держится дорога, ты словно пролетаешь над землей. Девушки сразу же прилипли к стеклу, а юноши развалились на кожаных сиденьях, глядя на девичьи фигуры и на голубое небо.
Поезд тронулся, все ускоряясь, и за окном поплыли пейзажи сонного мира.