— Ну, не скажите. Ведь то, что книги формируют человека, Вы же не будете отрицать. А если они его будут формировать неправильно, то последствия…
— Но разве есть книги и песни, художественно совершенные, которые ведут куда-то не туда? — вмешался в разговор мой отец.
— «Властью песен быть людьми могут даже змеи, властью песен из людей можно сделать змей!» — ответила я ему словами известной песни.
— А ты можешь привести примеры из Киплинга? — отпарировал он.
— «Несите бремя белых».
— Ну, это на грани. А какие-нибудь другие примеры?
— Может, таких просто не переводят. Кроме того, разве есть какой-нибудь критерий, который определяет художественную ценность произведения вне зависимости от содержания?
— Ну, тут я — пас. Это не ко мне надо обращаться.
Тут в разговор вмешался А. Он заговорил с нескрываемой иронией.
— Вообще-то, Михаил Булгаков однажды сказал, что, как писатель, он не может не быть сторонником полной и ничем не ограниченной свободы слова, и тот писатель, который бы взялся утверждать обратное, уподобился бы рыбе, которая стала бы публично доказывать, что ей не нужна вода. А теперь Вы пытаетесь нас в этом убедить.
— Но он забыл об одной вещи: вода должна быть чистой! Нельзя лгать.
— Ага, значит, Вы считаете, что какие-то дяди должны за нас решать, что ложь, а что нет?
— Но ведь ложь является ложью вне зависимости от того, что решат или не решат дяди! Просто её нельзя писать.
— А почему Вы считаете, что мы сами не может разобраться, что правда, а что ложь? — опять вмешался W. — Мы же взрослые люди…
Я невольно улыбнулась. Господи, если бы это и в самом деле было так! Но ведь они повторяют чужие штампы. И при этом ещё наивно полагают, будто, в отличие от многих, мыслят самостоятельно. Всё это было б так смешно, когда бы не было так грустно.
Я помню, как все смотрели на меня с недоумением, пытаясь понять, над чем я смеюсь. Нет, надо всё-таки себя контролировать.
— Но ведь взрослые люди часто обманываются, как дети, — сказала я.
— Ладно, Вы-то нас не обманете, «комсомольская богиня»! — смеясь, сказал А.
— А я никого и не обманываю.
— Конечно, Вас саму обманули.
— Это всё воспитание дедушек и бабушек, — вставила моя мать с другого конца стола, имея в виду своих родителей, — Это они её сделали такой убеждённой коммунисткой.
— Дедушки — это серьёзно, — заметил А. — Unlimited. Затем сказал, обращаясь ко мне, — Предлагаю вам почитать Бердяева. «Истоки и смысл русского коммунизма». Тогда Вы поймёте многое…
— А что бы Вы хотели?
— В каком смысле?
— Ну, вместо коммунизма… Чем он Вас не устраивает?
— Идеология. Нам навязывают идеалы. А мысль должна быть свободна.
— А Вы хотели бы как?
— А я бы хотел, чтобы нам ничего не навязывали.
— И где такое, например?
— Ну, хотя бы, такая демократия, как, скажем, во Франции.
— Это невозможно. К тому же не думайте, что им ничего не навязывают. У них там свои…язвы капитализма… — И в смущении смолкла, потому что А. взглянул на меня с такой насмешливой иронией…. ну, как если бы я была маленькой глупенькой девочкой и порола какую-то чушь, которая мне, в силу моей детской наивности, пока была простительна, а вот со временем…. когда я подрасту и поумнею…то сама пойму…
Самое смешное, что я думаю про них почти то же самое, только не верю, что до них самих дойдёт, вот и лезу со своими проповедями. Хотя, наверное, мама права, и я их этим только раздражаю. Но как же иначе я могу сказать им правду?! Это извечная трагедия моей жизни: я чувствую, что должна рассказать правду, в то же время боюсь причинить этой правдой боль.
Но тогда я смущённо смолкла, и А. торжественно произнес:
— Я предлагаю спеть одну песню в честь тех, кто пал за нашу неосуществившуюся свободу. В 86-ом году, когда все сторонники перемен были схвачены, народ собрался у Белого дома и встал стеной, чтобы не пропустить танки. Их уговаривали разойтись, но они взялись за руки и запели: «Поднявший меч на наш союз». Когда стало понятно, что уговорами ничего не добиться, танки поехали прямо на толпу! Трое молодых людей погибли. Предлагаю в память о них спеть сейчас эту песню.
И они запели. Признаться, я почувствовала себя виноватой. Как будто это я убила этих трёх молодых людей. Впрочем, в том, другом, мире в 1991 году всё было точно так же. Тогда тоже объявили траур. По всей Москве, по крайней мере… Когда гибнут родные и друзья, люди скорбят независимо от политических убеждений, но чтобы плакать по поводу гибели трех парней, которых ты не знал… Это было сильно.