— И много ли волокиты связано с такого рода удочерением? — спросил Фабиан.
— Хватает, — взмахнул рукой адвокат. — Однако, как я уже отмечал, лица, с которыми мы имеем дело, люди весьма просвещенные, и они наши друзья.
— А если девочка разочарует приемного родителя? — поинтересовался Фабиан.
— Можно помочь ей сбежать, — посоветовал Хлопотун.
— Как я уже говорил, мы можем предложить ее другому приемному родителю, — с некоторым раздражением ответил адвокат. — После этого вы сможете выбрать другого ребенка — постарше или помоложе, — продолжал он.
— Станете профессиональным отцом. — В словах Хлопотуна появились восторженные нотки.
Сочтя свою задачу выполненной, адвокат поднялся. Передав тяжелый альбом клиенту, он произнес:
— Можете как следует изучить эти материалы.
Латиноамериканец церемонно выпроводил Фабиана из кабинета и, усадив его на скамью в приемной, снова исчез за одной из фанерных перегородок. Трое мужчин по-прежнему сидели в приемной. Когда Фабиан стал перелистывать толстые глянцевые страницы альбома, они даже не повели бровью. Фолиант не вызвал у них интереса.
Большинство фотографий было сделано «поляроидом» или же с помощью моментальной съемки где-нибудь в парке для увеселений либо на автобусной остановке. Некоторые, видимо, были вырваны из семейного альбома или же вырезаны из журнала, где описывались наиболее отвратительные примеры издевательств над детьми. На всех фотографиях были изображены девочки или мальчики школьного возраста. Одни из них улыбались в наивной попытке выиграть в глазах зрителя. Другие вежливо пучили глаза, хмурились, раздраженные, испуганные, или смотрели с подозрением.
Фабиана привлекла фотография девочки-латиноамериканки лет четырнадцати — худенькой, с внимательными, выразительными глазами и полными губами. На плечи спускались длинные блестящие черные волосы. Просторное, не по росту, платье было схвачено на мальчишеской талии поясом наподобие монашеского одеяния. На руке полотенце.
У Фабиана вдруг появилось желание записать номер и инициалы под фотографией и предпринять шаги к тому, чтобы стать приемным отцом.
Но в этот момент он вдруг осознал, что у него нет ни сил, ни средств для того, чтобы довести дело до конца. Он задержался на фотографии, затем неохотно перевернул ее и закрыл альбом.
Фабиан ехал по почти опустевшим финансовым кварталам города (учреждения закрывались) до тех пор, пока не обнаружил просторную свободную площадку для парковки, втиснувшуюся между стоящими напротив друг друга небоскребами, словно в зеркале, отражавшимися в бесчисленных окнах. Фабиан припарковал свой трейлер таким образом, чтобы загородить въезд на площадку. Теперь у него появилось поле для прогуливания лошадей и игры в поло. Опустив заднюю платформу трейлера, он вывел двух своих кобылок. Ласточка тотчас повела ноздрями, а Резвая начала прыгать и становиться на дыбы, чтобы поразмяться.
Ласточка была американской верховой лошадью кремового цвета с плоской мордой и маленькими, аккуратными ушами. Она была высотой немного более пяти футов, или ста шестидесяти сантиметров в холке, как любят говорить конники, и изящно изогнутой шеей, какой вы не увидите ни у какой другой породы. Когда Ласточка стояла неподвижно, у вас создавалось впечатление, из-за ее короткой спины, что лепивший ее скульптор из-за спешки или по небрежности не завершил своей работы. Резвая — цирковая лошадь из штата Теннеси — была полной ее противоположностью. Ростом немногим менее полутора метров в холке, она имела породистую морду и короткие округлые уши, ловко посаженные на толстую, крепкую шею, с крепкими боками, переходящими в мускулистые ноги и широкий круп.
Профессиональные игроки в поло, которые ездили на более быстрых, смелых и подвижных чистокровных лошадях, открыто смеялись над лошадьми Фабиана. Они заявляли, что длинная изогнутая шея Ласточки мешает обзору и затрудняет нанесение удара по мячу. Временами, когда Резвая переходила на рысь или галоп, вспоминая свои цирковые привычки, она начинала подпрыгивать или раскачиваться из стороны в сторону, словно деревянная лошадка на карусели. К презрительным насмешкам своих критиков Фабиан относился столь же равнодушно, как и его пони.
Каждую из этих лошадей он приобрел за треть ее рыночной стоимости лишь по той причине, что как цирковые лошади они больше не годились. Он купил их для своих нужд и приучал к скорости и толкотне игры, и садился на них всякий раз, как его приглашали принять в ней участие.