— Поскольку мисс Стэнхоуп поместила эти средства в нашем банке, мы можем перевести эту сумму, — он изящным жестом показал на чек, — прямо на ваш банковский счет. — Он помолчал, затем, стараясь не выглядеть чересчур назойливым, предложил: — Вы также можете открыть счет в нашем банке. Во всяком случае, мы — банк и я — к вашим услугам.
Фабиан опустил голову, делая вид, что читает письмо. На соседнем столике его ожидал чек Ванессы, знак крупных перемен в его жизни. В его воображении замелькали яркие кадры, изображающие его самого, его новую жизнь. Лента закрутилась быстрее, он неожиданно увидел себя свободным от случайностей, отчаянных поисков партнеров по игре в поло один на один, от паники, охватывающей его перед состязанием, от напряженной игры, от всего, что он считал для себя абсолютным, от неуловимых свойств своей натуры.
На новых кадрах он увидел себя обитателем Палм-Бич, владельцем роскошного двухэтажного особняка, на который он сменил свой трейлер. Он вновь станет знаменитым игроком в поло, известным писателем, одной из главных фигур в международных кругах игроков в поло, в распоряжении которого не только Резвая и Ласточка, но и целая конюшня великолепных призеров-пони при поло-клубе, за которыми будут ухаживать лучшие конюхи. А может, он вернется в Лос-Лемурес, где осталась лишь тень диктатора Фалсальфы, убитого много лет назад, и где он станет владельцем достойной какого-нибудь принца виллы на Ла-Хиспаньола, рядом с Каса Бонита, соседом богатых и могущественных особ. В его распоряжении всегда будут пони для игры в поло или поездок в таинственные внутренние районы острова.
Он вспомнил приступы боли, свое лицо в зеркале, подумал о приближении старости — поры, которой сопутствуют недуги и утраты, но знал, что к его услугам будут клиники и курорты — эти передовые посты медицинской науки и техники, забота докторов, утешительное внимание молодых медсестер, устранение боли с помощью модных лекарств, затем неспешный отдых где-нибудь в саду, на террасе, в гимнастическом зале, после того как здоровье будет восстановлено, а мысли о старости отойдут на второй план.
Затем он подумал о Ванессе. Этим подарком — этой суммой, перечисляемой «добровольно, безвозмездно, без расчета на компенсацию», — Ванесса просто дарила ему жизнь, но такую жизнь, когда он должен был ежеминутно помнить, насколько она непрочна, что она определена самим характером подарка, обязанностью помнить о дарителе, — жизнь, каждое мгновение которой будет определяться кем-то другим.
Он поднялся, оставив письмо и чек на столе.
— Прошу прощения, но я не могу принять подарок мисс Ванессы, — сказал он. Голос его вновь звучал уверенно, сердцебиение и дыхание пришли в норму.
Не в силах скрыть потрясение, изумленный чиновник поднялся с кресла.
— Семейство Стэнхоупов всегда было одним из самых уважаемых клиентов нашего банка, мистер Фабиан. Полагаю, мы сделали все возможное, чтобы убедить вас, что подарок был сделан мисс Стэнхоуп от всего сердца…
— Я уверен, что мисс Стэнхоуп поймет причину моего отказа, — оборвал его Фабиан.
Он протянул руку, и управляющий пожал ее. Оба молча направились к двери. Когда Фабиан собирался уходить, чиновник заверил его, что, в соответствии с указаниями мисс Стэнхоуп, ее подарок останется в банке в течение неопределенного времени и будет выдан лишь в случае согласия Фабиана, скрепленного подписью, подтверждающей, что он получил сумму полностью.
Вновь оказавшись за рулем своего трейлера, закрыв окна от пыли и внешних раздражителей, чтобы не замечать поля и усадьбы, убегающие вдаль, и аккуратно выстроившиеся ряды жилых прицепов, Фабиан то и дело переводил глаза с шоссе на спидометр, со спидометра на шоссе с механической монотонностью маятника.
В голове у него по-прежнему крутились кадры, сливаясь с дорогой, извивавшейся перед ним, и меняющимися цифрами на счетчике спидометра, поворотами руля, превращаясь в единое целое — единую нить, разматывающуюся в сторону механизмов судьбы, ожидающих его за каждым перекрестком.
Он вспомнил сказку, которую рассказывал ему в детстве отец, завораживавшую и пугавшую его. Сказку о трех невидимых сестрах, которые будут постоянно находиться рядом с ним, зачастую и тогда, когда он меньше всего подозревает об их присутствии, и отмерять срок его жизни. Самой красивой из них, по словам отца, была самая младшая, задача которой состояла в том, чтобы наблюдать и распутывать узел жизни и извлекать из лабиринта нить жизни каждого человека. У нее была средняя сестра, которую всегда можно было узнать по одной из тех масок, которые она надевала на себя, — смешной или грустной. Именно она держала меру, брала в руки нить и спокойно продолжала прясть, сосредоточив все внимание на вращающемся колесе прялки, безразличная к тому, какой получится рисунок. Была еще и старшая, которой так нравились ее ножницы, что она никогда не выпускала их из рук и в любой момент была готова испортить работу сестер, перерезав нить.