Фабиан ожидал прихода осени в Массачусетсе или Вермонте. Иногда он выбирал места около невысоких ласкающих взор дюн и участков побережья, но чаще всего — на северо-востоке страны, где лето ожесточенно, до последнего, боролось за свои права, пока не оказывалось побежденным.
Листья упорно цеплялись за ветки деревьев, а кустарники, окутанные полуденным осенним туманом, с наступлением ночи ощетинивались иголками инея.
Желание увидеть это зрелище с его будоражащими картинами и волнующими запахами цветов, которые так пахнут только осенью, возникало у Фабиана, едва до него доносился запах коры или овсяной муки, тонкий аромат кожи или невыделанной шкуры, острый запах корней, подхваченный ветром, дующим вдоль шоссе. Желание это возникало в нем само по себе, вне всякой связи с какими-то воспоминаниями или ассоциациями, оно рождалось в мире, который жил сам по себе, никому не принадлежа.
Обнаружив, что дорога, по которой он едет, ведет его к какому-то крупному владению, огороженному от внешнего мира полосой плотных зеленых насаждений — многих акров невозделанной земли, — Фабиан съезжал со своим трейлером с шоссе на какую-нибудь просеку и вешал на стенки прицепа таблички: СКОРОПОРТЯЩИЙСЯ ТОВАР. Словно мальчуган в ожидании развлечения, он тотчас седлал своих лошадей и, надев белый шлем для игры в поло и наколенники, защищавшие его от веток деревьев и кустарника, углублялся в чащу, сидя верхом на одной лошади и таща другую, также оседланную, в поводу. Животные фыркали, толкались, довольные предстоящей прогулкой. Они врезались в колючие заросли ежевики и, словно огромные плуги, рассекали густые заросли чертополоха и колючего кустарника.
Пробираясь сквозь чащобу, Фабиан взрывал Лежавшие слоями листья, ветки, крушил корни и пни, которые трещали под копытами, производя шум, похожий на гул прибоя и заглушавший стук лошадиных копыт. Перед ним молча расступались деревья: сосны и ели, дубы и буки, выстраиваясь словно часовые, провожающие его в путь.
Неподвижно сидя на больших лопухах, возмущенные крикливыми красками, обрамляющими их, стайки черных дроздов наблюдали за караваном Фабиана, прокладывавшим путь через каналы и протоки среди ореховых деревьев и грабов, ежевики и сумаха. В пронизанном солнцем воздухе вслед за ним плыл одинокий лист с четкими прожилками. В покрытых опавшими листьями участках застоявшейся солоноватой воды прудов, между бурыми кочками, отражалась желтая листва склонившегося над водой дерева.
Вырвавшись на открытую с обеих сторон тропу и с порывом ветра набрав полную грудь воздуха, Фабиан усаживался поглубже в седло, плотно сжимая лошадиные бока коленями и икрами, и пускал лошадь в легкий галоп. Затем привставал на стременах, напряженно вглядываясь вперед и наклонясь к ее холке, крепко держа в руках поводья животного, готового к восприятию любой формы, любого цвета, смело перепрыгивающего через ветку, перегородившую тропу, или через упавший ствол дерева. Вторая лошадь скакала сразу за первой или рядом, когда впереди неожиданно появлялась просека. Оказавшись на другом участке, он снова пускал их в легкий галоп, затем неожиданно притормаживал, пригнувшись, пробирался среди сломанных ветвей и луж стоячей воды. Из-под копыт вылетали обломки корней и камни, прячущиеся под опавшими листьями, куски щебня, комья земли. Он бросался на баррикады из похожих на нищих, караулящих темные уголки леса гнилых деревьев с голыми стволами, облезлой, свешивавшейся клочьями корой.
Иногда Фабиан натыкался на кого-нибудь еще: группу подростков, сбившихся с пути, играя в разведчиков и первопроходцев. Какое-нибудь семейство останавливалось на привал на открытом участке леса: рюкзаки и спальные мешки валялись там и сям; дети сгребали в кучи шишки или же, осторожно подкрадываясь к кустарникам, наблюдали за быстротечной жизнью их обитателей.
Появляясь из леса, отряд Фабиана мог встревожить и нагнать страху на окружающих. Люди, находившиеся у него на пути, успевали отбежать, но недалеко, чтобы на фоне деревьев успеть разглядеть фигуру всадника в белом шлеме и высоких черных с коричневым сапогах со сверкающими шпорами и наколенниками. Рука в черной перчатке держала длинный хлыст, похожий на пику. Шести- и даже восьмилетние дети зачастую ревели от страха. Подростки растерянно вскакивали, увидев этот призрак, внезапно возникший из мира фантазии и давнишних воспоминаний. Побледневшие мужчина и женщина с разинутыми ртами прижимали к себе детей, не понимая, что такое перед ними, поражаясь нелепости этого существа и подумывая о том, как бы найти с ним общий язык. Произнесенное добродушным голосом приветствие успокаивало их. Запинаясь, они объясняли, что поблизости нет конюшен, что лошади слишком дороги для таких людей, как они. Подчас они смущенно признавались, что не только их дети, но даже они сами видели так близко лошадь и всадника только по телевизору. Большинство детей с опаской поглядывали на Фабиана и его лошадей, спрятавшись за надежные спины родителей. Обычно какая-нибудь девочка спрашивала у отца, почему лошади гораздо больше, чем в телевизоре. А иной мальчуган задавал себе вопрос, не опасен ли этот тип на лошади для него самого и его близких. Фабиан обычно объяснял, что его лошади смирные как котята, и предлагал мальчику погладить лошадь или посидеть вместе с ним в седле. Помолчав, мальчуган задумывался и, как правило, отказывался от предложения.