«Знаете ли, матушка протопопица, какую новость скажу вам?»— говорила купчиха Круглова, вваливаясь в комнату, чистую, прохладную, обставленную портретами всех бывших, настоящих и будущих архиереев. Протопопица, в платочке и шугае чинно сидевшая на красном сафьянном канапе, встала, поцеловалась с гостьею, попросила ее сесть и тогда уже спросила звонким серебристым голоском своим: «Какую ж это новость, матушка Анисья Ивановна, хотите рассказать мне?.. прошу покорнейше, я очень люблю слушать новости». — «Вот извольте видеть… только это, матушка, пусть останется между нами до времени; не говорите никому». — «Извольте, извольте, я не такого десятка! я не люблю рассевать слухов. Итак, что же вы слышали?»— «Вчера муж мой с бургомистром, ратманом, словесным[4] и еще двумя богатыми мещанами на радости — что взяли выгодную поставку хлеба— гуляли часов до трех за полночь!.. Это я вам рассказываю, матушка, извольте видеть, для того, чтоб вы изволили понять, почему я узнала дело, которое таилось в темноте глубокой ночи. Муж мой, расставшись с пирующими друзьями, возвращался домой довольно уже навеселе, улицы были пусты, как обыкновенно бывает в этот час; все спало; нигде ничто не шелохнуло; и он брел нога за ногою, почти уже в дремоте; вдруг до слуха его стали доходить какие-то невнятные слухи; он остановился, чтоб шелест собственных шагов не мешал ему слышать; остановился и стал прислушиваться; показалось ему, что кто-то плачет; он стал потихоньку подвигаться вперед, плач делался явственнее; подошед еще ближе, он ясно слышит стон, рыдания, всплескивание руками! Прижавшись к домам, он подходит под самые окна дома, где плакали, и видит женщину, одетую не по-спальному, лежащую грудью на окне и смотревшую то в ту, то в другую сторону вдоль улицы; она попеременно то горько плакала, рыдала, била себя в грудь, то опять выставлялась как могла далее из окна и смотрела по улице. Это продолжалось более часа, начали уже петь петухи, но муж мой все еще стоял под окном; ему хотелось дождаться, чем это кончится, и вот, в отдалении, послышалась походка чья-то, муж мой пробрался по стене от окна к небольшому углублению в заборе, где и спрятался, так, однако ж, что, не будучи видим, сам мог видеть все пространство улицы перед домом, где происходила сцена: человек приближался скорыми шагами, но неровными, что показывало его беспрерывное пошатывание из одной стороны в другую. Как только послышались шаги его, рыдания затихли, и когда он подошел так близко, что плачущая особа могла узнать его, то вместе с восклицанием радости раздался стук поспешно закрытого окна; шатающийся человек спешил к воротам и, сказав отрывисто: дура! отворил их ударом ноги и скрылся за хлопнувшею сильно половинкою ворот». — «Знает муж ваш, чей этот дом?» — «Как не знать!.. один из лучших». — «В самом деле? кто же?» — «Отгадайте». — «Может быть, Степанида Юрьевна? Ее муженек погуливает; только она способнее накричать, разбранить и даже побить, нежели рыдать до свету; нет, нет, это не она». — «Разумеется, не она, ей уже не привыкать проводить ночи розно с мужем. Нет, матушка; это новинка, угадывайте». Протопопица подумала минут с пять: «Неужели же это! но нет, не может быть!..»— «О ком вы думаете?» — «Лидина?»— «Она и есть!» — «Ах, боже мой! Боже мой!.. три месяца только замужем!..» — «Да, матушка! прибавьте к этому: такая красавица! четырнадцати лет, с несметным богатством!» — «Ну что касается до несметного богатства, то я думаю, что новобрачный скоро ему сделает смету». — «Да и я тоже слышала, что для этого конца он начинает хорошо: неделю тому назад он проиграл три тысячи рублей; теща поговорила с ним крупно; зато он дня три не говорил ни слова с женою, которая чуть не растаяла от слез на груди своей матери, и вот старуха купила ей примирение с мужем за новые три тысячи». — «Какой ужас! чем кончатся все эти беспутства?» — «Разумеется, гибелью которого-нибудь из них, а, может быть, и всех». — «Бедный Г***, хорошо он сделал, что убрался на тот свет; недаром он так неохотно давал свое согласие на этот брак; сердце его слышало, что тут не будет ничего хорошего, — а впрочем, любезная Анисья Ивановна, возложим упование на господа; ведь он всем распоряжает». — «Оно так, матушка протопопица; но я от кого-то слышала, не помню хорошенько, что бог, давши умным людям в удел разум, предоставил и волю, как поступать, но дураков взял под свою опеку, и оттого дураки всегда и во всем счастливы». — «Хорошо, пусть и так! что ж из этого? — к чему вы это рассказали?» — «Да вот извольте видеть, — старая Г*** считается у нас женщиною умною; она же ведет себя так великолепно; с нами не братается; в выборе зятя ни с кем не советовалась, поступала по своему разуму, так бог тут уже и не вмешается». — «Эх, полно тебе, Анисья Ивановна, какая ты греховодница! Услышит тебя отец духовный!» С этим словом протопоп, как будто по призванию, явился пред двумя женщинами. Он дал благословение смиренно подошедшей к нему купчихе и сказал жене, чтоб приказала подавать чаю.
Чрез пять лет после этого разговора, я получила письмо от батюшки, в котором, между прочим, было: «от нас переведен в другой город Лидин и Атолин; жена Лидина сделалась теперь совершенной красавицею; но при всем этом в глазах моих много потеряла, ей недостает чего-то, или, лучше сказать, она приобрела что-то до крайности невыгодное для себя; не хочу вверять бумаге слухов, которым боюсь верить сам». Так оканчивалось письмо батюшки; мне некогда было останавливать мысль свою на догадках, что сделалось с Еленою и что такое она приобрела к своей невыгоде. Наступал грозный двенадцатый год, и пред ним, как пред ураганом, все притихло.
Отечественная война наша приходила уже к окончанию; неприятель пожимался от холоду в древней столице нашей и совсем, кажется, был не рад, что так далеко зашел, как в буквальном, так и в переносном смысле. В это время Главнокомандующий дал мне поручение в К., а как тут недалеко живет отец мой, то мне был очень приятен этот случай побывать дома и несколько отогреться.
Мне было так тепло и весело дома, что я на несколько дней совсем забыла дымные бивуаки, холодный ветр, мелкий дождь, крупный снег; шинель без подкладки и другие тому подобные сильные развлечения нашей воинственной жизни; мне казалось, что сутки сделались менее 24 часов, так быстро и невидимо пролетало мое время в кругу родных и знакомых; в числе последних была одна молодая дама. Образованный ум ее и приятное обращение очаровывали меня до того, что я проводила у ней одной все мои вечера часов до двенадцати. Мы так много находили о чем говорить, не касаясь ни пороков, ни слабостей ближнего, что долго не имели нужды прибегать к последнему ресурсу от скуки: к злословию; но в один вечер что-то ни она, ни я ничем не могли заняться; ей не хотелось играть на своем фортепиано, мне не хотелось просить ее об этом! Она не имела охоты хвалиться мне своими рисунками, а я еще менее рассматривать их. С час уже сидели мы обе, не говоря ни слова, каждая в особливом углу дивана и каждая или пробегая мыслями прошедшее, или ища, что бы тут сказать, вдруг, как будто звезда покатилась с неба, пролетел в памяти моей образ юной и прелестной Елены. Я поспешно спросила, и так скоро, и так громко, что П*** Н*** вздрогнула. «Знали вы Лидину?»— «Что это, как вы меня испугали!.. Лидину? Знала». — «Коротко?» — «Что вы разумеете под словом: коротко?» — «Ну, то есть, вы бывали у нее; она у вас; водили вместе хлеб-соль, как говорят в наших местах». — «Нет, я узнала ее, или, лучше, об ней, в такое время, в которое никто уж не водил с нею хлеба-соли, исключая людей, с которыми всякий хлеб покажется горек». — «Этому трудно поверить. Елена была сама кротость и непорочность в виде прекраснейшего из земных созданий!» — «Наружность ее еще и теперь такова, когда она молчит». — «Когда молчит? Вы от часу более удивляете меня! что ж такого в ней есть, когда она говорит?» — «В ней слышен тогда тот злой дух, который овладел теперь ею, как своим достоянием!» — «Еленою!.. — Я встала с дивана: — Неужели вы так ужасно шутите?..» Вместо ответа П*** Н***. принесла мне небольшую тетрадь, мелко исписанную, в заглавии было крупными словами: от нечего делать. «Вот вам плод моего праздного времени, возьмите это с собою, вечером в постели прочитаете: здесь все шесть лет замужней и безмужней жизни Елены». — «Как безмужней? разве она овдовела?» — «Почти овдовела; муж бросил ее и без вести пропал». Этого уже было много для меня! Сердце мое стеснилось: я любила Елену! я игрывала с нею в детстве, и мне казалось, что я еще и теперь вижу на цветном ковре и белой атласной подушке прекрасное годовое дитя!.. Я взяла тетрадь, а как на этот вечер всякая охота у нас к какому бы то ни было занятию совершенно пропала, то и решилась я идти домой лечь в постель и читать.
4
Бургомистр — глава органов городского самоуправления, русское название — градской голова; ратман—в России XVIII–XIX вв. выборный член городских магистратов и ратуш; словесный— служащий Словесного суда, т. е. суда по торговым делам, производившего словесное разбирательство по словесной просьбе.