Но это казалось слишком вежливым, и у Аида возникло ощущение, что, что бы ни хотела сказать богиня, это было совсем не вежливо.
Когда он закрыл дверь, она снова напряглась. Именно тогда он понял, что должен был сделать больше, чтобы убедить ее, что с ним она в безопасности после ее ужасного общения с Дунканом. Он бесшумно прошел по полу, не желая напугать ее, и остановился перед ней, изучая глазами ее лицо, ее губы, прежде чем опуститься к ее шее. Ее идеальная кожа покраснела от хватки огра.
Ему потребовалось все, что было в его силах, чтобы остаться там, где он был, и не телепортироваться в Подземный мир, чтобы пытать Дункана.
Предвкушение — часть мучений, напомнил он себе.
Он потянулся к ней, желая исцелить эти отметины на ее коже, но ее рука вцепилась в его руку. Их взгляды встретились.
— Тебе больно? — спросил он.
— Нет, — прошептала она.
В этом обмене репликами было что-то интимное. Может быть, это была их близость, в нескольких дюймах друг от друга, кожа касалась кожи. Через мгновение он кивнул и высвободил руку из ее хватки. Он пересек комнату, соблюдая дистанцию, чтобы не наделать глупостей. Например, поцеловать ее.
Запах магии Деметры предупредил его, что она собирается усилить свою маскировку.
— О, немного поздновато скромничать, тебе не кажется? — спросил он, прислонившись к столу и стягивая галстук с шеи. Ему не нравилось, как он ощущалось на его коже, как ограничение, но движение привлекло ее взгляд, и он узнал голод в ее глазах, потому что тоже почувствовал его. Глубоко в его животе.
— Я что-то прервала?
Ее тон был почти обвиняющим, и он хотел было усомниться в ее ревности, но передумал. Вместо этого его губы скривились, когда он объяснил:
— Я как раз собиралась ложиться спать, когда услышал, что ты требуешь впустить тебя в мой клуб. Представь мое удивление, когда я обнаружил богиню со вчерашнего вечера на своем пороге.
Она сердито посмотрела:
— Тебе горгона сказала?
Он боролся с желанием улыбнуться ее разочарованию.
— Нет. Эвриала не говорила… Я узнал в твоей магии магию Деметры, но ты не Деметра.
Он наклонил голову, изучая ее, как будто изучал ее изображение в Библиотеке Душ.
— Когда ты ушла, я просмотрел несколько текстов. Я и забыл, что у Деметры есть дочь. Предположил, что ты Персефона. Вопрос в том, почему ты не используешь свою собственную магию?
— Так вот почему ты это сделал? — потребовала она, снимая с запястья отвратительный набор браслетов и поднимая руку, где полоса черных точек отмечала ее кожу.
Он заметил, что она уклонилась от ответа на его вопрос. Неважно, он вернется к этому. Вместо этого он сосредоточился на отметине на ее коже, своей отметине, и ухмыльнулся.
— Нет. Это результат проигрыша мне.
— Ты учил меня играть!
— Игра слов, — сказал он, пожимая плечами. — Правила Невернайт предельно ясны, Богиня.
— Они совсем не ясны.
Она вскинула руки и указала на него.
— А ты мудак!
Он оттолкнулся от своего стола, направляясь к ней. Была часть его, которая хотела потребовать уважения, часть его, которая хотела напомнить ей, что он был Королем Подземного мира, Богом Мертвых, но когда он приблизился к ней, он вспомнил, кто она такая — Персефона, Богиня Весны, его будущая королева. Эта мысль успокоила его, и все же она, должно быть, увидела, как что-то еще промелькнуло в его глазах, потому что отступила на шаг.
— Не обзывай меня, Персефона, — сказал он, нежно сжимая ее запястье. Он почувствовал странную энергию между ними, когда восстановил их связь. Он провел пальцем по метке, портившей ее кожу, и она задрожала под его руками.
— Когда ты пригласила меня за свой столик, ты заключила соглашение. Если бы ты выиграла, то могла бы уйти из Невернайт без претензий. Но ты этого не сделала, и теперь у нас контракт.
Я мог бы дать ей свободу. Слова пришли ему в голову, непрошеные, рожденные из его прежних мыслей, и его внезапно охватило чувство вины. Это правда, что не было никакого Божественного Закона, поэтому он мог отпустить ее.
Но, наблюдая за ней, он заглянул под ее прекрасную внешность и увидел ее душу такой, какой она была — могущественной богиней, заключенной в клетку сомнений и страха. Это было причиной, по которой она использовала магию своей матери — потому что ее магия была заперта, бездействовала.
Чем дольше он смотрел, тем глубже погружался. Она опьяняла, и ее магия пахла сладкими розами, глицинией и чем-то совершенно греховным. Его собственная магия поднялась в нем, желая соединиться с ее магией. Он хотел вытянуть это из нее, уговорить ее освободиться.