И все же, почему так важно было услышать эти слова? Разве он не сказал ей, что действия значат больше?
«Потому что с ней все по-другому», — подумал он. Ее слова имеют значение.
— Итак, — сказала Геката. — Если ты закончила дуться, давай спланируем это свидание.
***
Аид вышел из квартиры Персефоны, его желудок скрутило. Он чувствовал себя нелепо. Он трахнул эту женщину, занимался с ней любовью на полу своего офиса, и все же он нервничал при мысли о том, чтобы пригласить ее на ужин.
Он винил Гекату. Если бы не их предыдущий разговор, он не чувствовал бы себя таким неуверенным или таким раздираемым из-за выражения своих чувств. Его беспокойство усилилось, когда он заметил выражение лица Персефоны, когда она выходила из своей квартиры — ее брови нахмурены, взгляд отстраненный. Она была отвлечена.
— Все в порядке? — спросил он, когда она приблизилась.
— Да, — сказала она с легкой улыбкой. — Просто напряженный день.
Он не был удовлетворен ее ответом, но он не хотел портить их вечер, бросая ей вызов в начале их свидания, поэтому он улыбнулся в ответ на ее улыбку и сказал:
— Тогда давай поднимем тебе настроение.
Он открыл заднюю дверь и взял ее за руку, когда она скользнула в салон лимузина. Аид последовал за ней, пока Антоний приветствовал ее.
— Миледи, — кивнул он, улыбаясь Персефоне.
— Рада видеть тебя, Антоний, — ответила она с искренностью, от которой у Аида защемило сердце. Неудивительно, что его народ любил ее. Выражение ее лица было таким искренним.
— Просто нажмите на коммуникатор, если что-нибудь понадобится.
Он поднял окно, и внезапно они оказались одни, и кабина наполнилась густым, наэлектризованным воздухом и всеми невысказанными вещами, которые он должен был ей сказать. Это было так, как будто она знала, как будто она тоже не могла устроиться поудобнее, потому что она начала ерзать, скрещивая и разжимая ноги.
Взгляд Аида опустился на ее обнаженные бедра, разглядывая ее поднимающееся платье. Он бы предпочел, чтобы его пальцы, его лицо, его член были между этих ног, чем думать обо всех этих мучительных мыслях о признании в своей любви к ней.
Он положил руку ей на бедро, и Персефона вдохнула, медленно поднимая на него глаза.
— Я хочу поклоняться тебе.
Это, подумал Аид. Я согласен на это.
— И как бы ты поклонялась мне, богиня?
Его голос грохотал между ними, и он наблюдал, как потемнели глаза, когда она опустилась перед ним на колени, раздвигая его бедра, когда она поместилась между его ног.
— Хочешь, я покажу тебе?
Как, черт возьми, ему так повезло?
Он сглотнул, сумев скрыть волнение в голосе. Он не мог сказать того же о своем члене, который стал полным и толстым.
— Демонстрация была бы признательна.
Она высвободила его член и обхватила его обеими руками, погладив его один раз, когда встретилась с ним взглядом. Он сжал руки в кулаки на бедрах, чтобы удержаться от того, чтобы завести их ей за голову и взять под контроль. Она наклонилась к нему, высунув язык, пробуя на вкус его головку и скопившуюся там сперму. Он застонал, увидев, что ее рот полон его. Все его тело напряглось, и когда его голова откинулась назад, машина остановилась.
— Черт!
Аид потянулся к кнопке внутренней связи, пропуская кнопку, отвлекшись на рот Персефоны, когда она взяла его глубоко, попав в заднюю часть своего горла.
— Антоний, — выдавил он сквозь зубы.
— Веди машину, пока я не скажу иначе.
— Да, сэр.
Он откинулся назад, вдыхая сквозь зубы, его руки запутались в ее волосах, пальцы впились в кожу головы. Он держал ее там, пока она работала, и все, о чем он мог думать, было то, что его сердце болело и билось сильно и быстро. Его грудь казалась вселенной, обширной и полной любви к этой женщине, этой богине, этой королеве. Кому было нужно царство преданных душ, когда она вот так поклонялась ему?
Ее язык снова пополз вверх по его длине, ее губы сомкнулись на головке его члена, а руки играли с его яйцами.
— Персефона.
Он прошипел ее имя, толкаясь в нее. Он коснулся верхней части ее рта и задней части горла, его руки сжались в ее волосах, пока он не кончил, прорычав ее имя. Когда она отпустила его, он притянул ее к себе.
— Я хочу тебя, — сказал он, как будто это был грех, в котором он признавался.
Улыбка тронула ее губы.
— Как ты меня хочешь?