Он не был уверен, что это возможно, но его член утолщился, и его стон был слышен. Он обошел вокруг нее кругом, его мышцы напряглись, пальцы согнулись. Он не мог дождаться, когда окажется внутри нее.
— Ты прекрасна, моя дорогая.
Его рука обхватила ее шею, и он поцеловал ее, пока ее пальцы возились с пуговицами его рубашки. Он взял верх, когда она вскрикнула от разочарования и дернула за ткань, посмеиваясь, когда он снял рубашку.
Дикий голод вспыхнул в глубине его живота, и он потянулся к ней, но она отступила. Аид остановился, сжав челюсти, разум поспешил с выводами. Неужели она решила, что не хочет этого? Но как она могла так смотреть на него и все еще отказывать ему?
— Отбрось свои чары, — сказала она.
Он с любопытством наклонил голову.
Она пожала обнаженным плечом.
— Ты хочешь трахнуть меня с этой короной; я хочу трахнуть бога.
Кто он такой, чтобы отказывать королеве?
— Как пожелаешь.
Его маскировка рассеялась, как тень, открывая его Божественную форму, которую он не часто принимал. Дело было не в том, что ему не нравилась его истинная природа, а в том, что это, казалось, заставляло других чувствовать себя неловко. Он не был безразличен к своим размерам, а со своими спиралевидными рогами казался еще больше. Его глаза из черных превратились в ярко-синие, которые были описаны как сверхъестественные и тревожащие, но это было не то, что он чувствовал, когда Персефона смотрела на него. Когда она смотрела на него, он чувствовал себя могущественным.
Он поднял ее с пола и опустил на кровать, накрыв ее тело своим. Он поцеловал ее, проводя губами по ее шее, груди, облизывая каждый твердый бугорок, пока Персефона извивалась под ним, руки искали пуговицу на его брюках. Он усмехнулся.
— Жаждешь меня, богиня? — спросил он, целуя ее живот и бедра, пока не встал, снимая каждую из ее туфель и остальную одежду.
Когда он оказался перед ней обнаженным, воздух в комнате изменился, став густым и горячим. Глаза Персефоны были похожи на тлеющие угли, зажженные среди золы, и они обжигали его кожу, когда проходили по его телу, задерживаясь на его набухшем члене. Она поднялась на колени, обхватив пальцами его ствол. Он резко втянул воздух сквозь зубы, и она посмотрела на него, как бы спрашивая, все ли в порядке?
Его рука запуталась в ее волосах, когда она гладила его, ее большой палец играл с влагой, собравшейся на кончике. Затем она поцеловала его там и взяла в рот. Его пальцы сжались в ее волосах.
— Черт.
Его член был окутан теплом, которое послало прилив к его голове. Ее язык скользнул по его стволу, дразня и пробуя на вкус, надавливая в нужных местах.
Она была совершенна. Она была всем, и он снова поцеловал ее, глубоко проникая языком, прежде чем отстранился.
— Скажи мне, что ты хочешь меня.
Ему нужно было услышать это от нее, потому что он не до конца сказал правду. Слова действительно имели значение, и единственными, которые он слышал с прошлой ночи, были те, которые она произнесла на ступеньках бани. Я не хочу тебя.
— Я хочу тебя.
Он перевернул ее на спину и растянулся на ней, ее бедра обхватили его, его эрекция уперлась ей в живот. Он заглянул ей в глаза, его пальцы коснулись ее губ, когда он прошептал.
— Скажи мне, что ты солгала.
— Я думал, слова ничего не значат.
Его рот накрыл ее рот, и, целуя ее, он вжимался в нее до тех пор, пока его член не заболел, пока ее губы не стали влажными и припухшими на его губах.
— Твои слова имеют значение, — сказал он, касаясь носом ее носа. — Только твои.
Ее ответом было обхватить ногами его талию и притянуть его к своему теплу.
— Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя?
Ее глаза отчаянно заблестели, и она кивнула.
— Скажи мне. Ты использовала слова, чтобы сказать мне, что не хочешь меня, теперь используй слова, чтобы сказать, что хочешь.
Она заговорила низким и хрипловатым голосом, и это была самая эротичная вещь, которую он когда-либо слышал.
— Я хочу, чтобы ты трахнул меня.
Он снова поцеловал ее, рука потянулась к его члену, когда он дразнил ее отверстие. Под ним Персефона выгнулась дугой, пятки впились в его задницу.
— Терпение, дорогая. Я мне пришлось ждать тебя, — напомнил он ей.
Она сделала паузу, давление ее каблуков ослабло, когда она тихо извинилась.
— Прости.
Затем он толкнулся, полностью заполняя ее. Он застонал, когда ее тело сжалось вокруг него, и на мгновение замер, затем положил голову на изгиб ее шеи. Когда он приподнялся, то обнаружил, что Персефона прикрывает рот рукой, и убрал ее.