Клеопатра (обиделась). Ты хочешь, чтобы я ушла?. (Хочет встать.)
Цезарь (не отпуская ее). Но второй не может обойтись без первого, а первый — без тебя. Я не стану диктовать писцу, я напишу их сам, а ты будешь сидеть рядом, хорошо?
Клеопатра (пожала плечами). Как хочешь…
Цезарь. Если ты уйдешь, я буду думать — где ты, что с тобой, чем занята твоя головка без меня, и не смогу работать. Мне тебя постоянно не хватает.
Клеопатра (снова садясь). Хорошо. Пиши. Только не очень долго.
Цезарь (быстро, сосредоточенно пишет). Я не умею писать длинные письма. Письмо должно быть кратким и точным, как приказ. Они там, в Риме, способны понимать только приказы. Мы — народ солдат, детка, и приказы — единственный язык, который нам доступен.
Клеопатра. Но ведь и ты — римлянин.
Цезарь (ни на мгновение не отвлекаясь от работы). Точнее, римляне делятся на два народа — один отдает приказы, другой их выполняет. К тому же иногда мне приходит в голову, что не такой уж я безупречный римлянин.
Клеопатра (с интересом). Почему?
Цезарь. Иногда мне не хочется отдавать приказы. А выполнять их я давно разучился. Иногда мне хочется жить просто свободным человеком среди свободных людей. Иногда я мечтаю о несбыточном, детка, а это никак не вяжется с римским характером. К тому же я постоянно думаю, а это уж и вовсе не по-римски. (Запечатывает письмо.) Антонию, начальнику конницы.
Клеопатра. Ты так часто произносишь это имя… Он твой друг?
Цезарь (снова углубился в работу). У меня нет друзей.
Клеопатра. Почему?
Цезарь (пишет). Я — Цезарь, увы.
Клеопатра. Он что, этот Антоний, — из таких же римлян, как ты?
Цезарь. Каких, детка?
Клеопатра. Ну, думающих.
Цезарь (оторвался от письма; наставительно). Никто не должен выбирать себе в помощники или соратники думающего человека. Это всегда чревато. Запомни это хорошенько, я говорю это тебе, потому что хочу сделать из тебя хорошую царицу. Помощник должен не думать, а исполнять. Одно с другим несовместимо. Никогда не выбирай себе думающих министров, царица, иначе ты будешь царствовать, но не править. (Снова пишет.)
Клеопатра. Не хочешь ли ты сказать, что ты — единственный думающий римлянин?
Цезарь (пишет). Нет, не хочу, хотя временами мне кажется, что это именно так. Но тогда мне становится тоскливо и одиноко, и я гоню от себя эту слишком трезвую мысль. Нет, в Риме есть и кроме меня умные и думающие люди. Есть даже несколько честных. Но замечала ли ты, что двум умным, даже просто двум честным — всегда тесно под одной крышей? Под одним небом? Что они чаще соперники, чем союзники?. Потому что у каждого думающего или честного — своя правда, свой бог, и они несовместимы с правдой и богом другого умного и честного. Объединяются легко и просто глупцы и мошенники, у них на всех — одна правда, или, точнее, одна ложь. (Поднял на нее глаза.) И вот тебе второй мой урок, царица: чтобы властвовать, надо объединять и подчинять себе слепых глупцов и зрячих мошенников и разъединять и ссорить между собой умных и честных. Это — основание всякой твердой власти. Горький урок, не скрою. Печальный урок, ибо и ему имя — одиночество. Но если ты хочешь стать настоящей царицей… (Возвращаясь к письму.) Извини, я допишу письмо Цицерону… он как раз из умных. Не скажу — честных. Но — умный. Мне надо сосредоточиться. (Пишет.)
Клеопатра (после молчания; с жалостью). Ты очень одинок, Цезарь?.
Цезарь. Каждому свое, детка.
Клеопатра. И даже когда ты со мной?
Цезарь (поднял на нее глаза). С тобой — нет. Единственное, что разрушает эту стену одиночества, — любовь, детка. Только любовь. Ничто более. Нет, с тобой я не одинок.
Клеопатра. Тогда брось эти письма! И эти мысли. Люби меня. Я не хочу, чтобы ты был одинок!
Цезарь (без улыбки). И третий урок, моя царица…