Клеопатра. Как мне жаль маленького Гая… и маленького Антония… (Змее, прижимая ее рукой к груди.) Ну же! Что же ты медлишь?!. Только не делай мне больно…
Цезарь (с отчаянием). В Египте заточали мертвых царей в огромные, как каменная гора, пирамиды. Я заточил себя в пирамиду при жизни! Она утыкается вершиной в небо, но каждая ступень, каждый ее камень придавливал меня к земле, и чем всесильнее я становился, тем был бессильнее. Я словно трагический актер в пышных одеждах, которые мешают ему двигаться, в величественной маске, за которой не видно его живого лица… Власть оплела, заковала меня в золотые цепи, повязала божескими почестями но рукам и ногам, и я стал беззащитен. И проиграл!. (Огляделся по сторонам, увидел Антония; просто и буднично.) Но даже покончить, как ты, одним ударом меча — я и в этом не был волен. (Усмехнулся.) Я должен был быть выше самого себя. Но это никому не под силу…
Антоний (подошел к нему). Разве ты боялся смерти?
Цезарь. Я даже жизни не боялся… Но с годами начинаешь понимать, что это одно и то же. Главное — не бояться.
Антоний. Ты всегда прав. Но я и это тебе прощаю. Когда двое мужчин любят одну женщину — они становятся ближе, чем братья. Даже ближе, чем враги.
Клеопатра (вскрикнула). О! — ты делаешь мне больно!.
Цезарь и Антоний оглянулись на Клеопатру. Молчание, лишь потрескивало пламя светильников.
(Открыв глаза.) Вы здесь? (Подошла к ним.)
Цезарь (мягко). Где же нам еще быть, детка?.
Они стояли втроем на берегу реки.
Антоний (буднично). Надо кликнуть перевозчика.
Цезарь. Он не заставит себя ждать.
Клеопатра. Это — далеко?.
Цезарь. Что ты, детка! — рукой подать. Вон на том берегу. В хорошую погоду отсюда видно.
Антоний (приставил ладонь к глазам). Солнце бьет в глаза…
Клеопатра. Солнце?. — я думала, там ночь…
Цезарь (пожал плечами). Там — как и повсюду…
Плеск весел.
Вот и перевозчик.
Они терпеливо дожидались его на берегу, втроем.
Конец
1979 г.