Клеопатра. Он… (С силой.) Он все мог.
Антоний. Это еще почему?
Клеопатра. Он — Цезарь.
Антоний (внезапно приходя в бессильную ярость). То-то он и сбежал от тебя! Переспал, обрюхатил — и был таков! Потому что он знал тебе цену не хуже, чем я — шлюха! И поминай как звали! Шлюха! Блудливая египетская кошка с зелеными глазами, да еще один из них у тебя косит… И обошлась ты ему в семь с половиной миллионов, которые так ему и не отдала, ты еще и скряга, прижимистая, как торговка с рыбного рынка! А уж я тебя подобрал после него, как обглоданную кость, об нее только зубы обломаешь. После нее приходится долго полоскать рот вином… (Без перехода, грубо.) Налей мне вина! — у меня вторые сутки капли во рту не было…
Клеопатра. Для этого у тебя твои рабы.
Антоний. Для этого у меня ты!
Клеопатра. …или эта твоя певичка, бедняжка Киферида с обкусанными ногтями… так это она делает не одному тебе.
Антоний. Она делает мне не одно это. Подай мне вина!
Клеопатра (с злой насмешкой). Ну да, ты так поспешно бежал от парфян, что тебе некогда было утолить жажду… (Налила ему вина, протянула кубок.) Отдышись. Охлади свой страх.
Антоний (вырывает у нее из рук кубок, выплескивает вино ей в лицо). Дрянь! Змея!
Клеопатра (слизывая вино с губ). Прекрасное вино, хиосское. Я уплатила за него уйму денег. Впрочем, ты мало что смыслишь в вине. (Пренебрежительно.) Ты ведь, что ни говори, римлянин.
Антоний (грозно). Ну-ну! Поосторожнее насчет Рима!
Клеопатра (спокойно, даже с жалостью). Еще бы! — ведь в своем Риме ты так и не смог выбиться в люди, ты всегда был всего лишь Цезаревой тенью, прихвостнем, вечно выставляющим напоказ свою облезлую львиную шкуру, под которой всего-навсего набитое паклей чучело. Ты потому только и отсиживаешься у меня в Египте, что решил, будто тут, на задворках, тебе улыбнется счастье… Ты так же похож на него, как…
Антоний (в слепой ярости). Ты станешь сейчас на колени и снимешь с меня поножи и сандалии! Я жду!
Клеопатра. Тебе придется долго ждать.
Антоний. Перед ним-то ты ползала на коленях!.
Клеопатра (с гордостью). Никогда! Даже когда он в первый раз явился ко мне во дворец…
Антоний (хохочет). Цезарь — явился?!
Клеопатра. …по первому моему зову…
Антоний. Это он-то?!
Клеопатра (убежденно). Он! Вот сюда!. В тронный зал!
Антоний. Тебя притащил к нему ночью, тайком, этот сицилийский проходимец Апполодор, вот кто! Как распоследнюю шлюху портовую. В матрасном мешке. (Схватил с ложа мешок, накинул ей на голову.) Вот так! Как непотребную девку по пяти драхм за ночь! (Бросает ее на ложе к ногам Цезаря.) Вот так!
Ночь. Александрия, дворец — так было четырнадцать лет назад, в начале марта сорок седьмого года.
Цезарь, подогнув под себя по привычке ногу, сидел на ложе и писал письма в Рим.
Клеопатра (бьется в мешке). Выпусти меня! Как ты смеешь! Я же задохнусь!
Антоний (тяжело дыша). Вот как было дело. Именно так — в мешке, моя царица. В мешке для постели, моя повелительница!.
Цезарь (мельком взглянул на мешок). Ах это ты, Апполодор. Ты принес ее?
Клеопатра (в мешке). Выпусти меня!
Цезарь (заканчивает письмо, рассеянно). Сейчас, сейчас… я только допишу письма Антонию и Лепиду в Рим, это очень спешно.
Клеопатра (в мешке). Мне совсем нечем дышать!
Цезарь. Сейчас… Где мой перстень с печатью? — ах, вот он… (Запечатывает письма; громко.) В Рим! Консулу Лепиду! Начальнику конницы Марку Антонию! Без промедления!. (Вспомнив о ней.) Ах да, да… (Стаскивает с Клеопатры мешок.) Прости меня, великая царица, но дело прежде всего… мы, римляне, рабы порядка.
Она стояла перед ним бледная, дрожащая от усталости и страха, готовая ко всему. Он долго на нее глядел, более с любопытством, чем с интересом.
Прости, что вместо носилок с телохранителями и факельщиками, как то и подобает тебе, я был вынужден… (Развел руками.) Обстоятельства! Хотя мешок — не лучшее, что мог придумать Апполодор, прости, я понадеялся на него…