Учитель недовольно скривился на мою словесную импровизацию, побарабанил пальцами по папке и тяжело вздохнул.
-- Завтра к тебе придет гость. - Он выразительно выгнул бровь, а губы сжал в упрямую полоску. - Будь с ним вежлива.
-- Гость? - Вопрос я задавала скорее самой себе, но Оуинал все же подтверждающее кивнул. - Только у меня к вам очень большая просьба. Не снимайте меня больше с занятий, - кажется, мое кислое выражение лица сказало все за меня.
-- Хорошо. Ты свободна.
-- Есть! - гаркнула я, из последних сил вытягиваясь по стойке смирно.
-- Ив, ты не исправима... - прошептал он, опуская погрустневшие глаза.
Глава 4.
На игральных картах Джокера изображают шутом, который смеется над беспомощностью противников.
Утро навсегда стало неразрывно ассоциироваться с религиозной не составляющей моей жизни. Не то чтобы меня тяготила служба, проходящая сразу после подъема, но если бы мне предоставили возможность, с удовольствием избежала этого обязательного ежеутреннего ритуала. Понимание, что я начисто лишена возможности общения с Брингором - посланником и пророком, коему поклонялась вся империя, делало эту обязанность невыносимой.
Брингор - в отличие от других божественных посланцев никогда не ставил себя выше своих отправителей, тех, кто дал возможность нести в массы свою веру. Здесь в Тиринской империи ему поклонялись настолько давно, что сама вера въелась не только в души людей, но даже в их ДНК. Только судьба распорядилась так, что обошла и мою душу, и ДНК. Брингор не был чем-то неземным и одухотворенным. Нет. Он являлся реально живущим посланником - бессмертным. Отправители не называли своих имен, и мы не стали придумывать их, уподобляясь другим народам, совершая контакт и вознося свои разумы через проводника. Именно такой версии придерживалась Тиринская империя.
Мне бы жилось много проще, будь я такой же как все. Злости не было, но меня это обстоятельство определенно раздражало, вгоняя в мрачную апатию. Не воспринимая все священные ритуалы всерьез, с трудом переносила каждый поход в храм, и так с самого детства.
Шесть утра. Гулкое эхо шагов и тихие незыблемые слова касады*, разносящиеся на весь храм подобно сладкому цветочному флеру. У пьедестала вспыхнули сотни крошечных язычков пламени, высвечивая парящий в воздухе шар. Гладкий, но абсолютно не отражающий света, впитывающий дрожащие блики свечей. Прозрачный, но будто являющий другой мир, а не отражение находящихся за ним предметов.
Касада полностью ушедший в чтение молитвы простер руки вверх, привлекая к себе внимание, но лишь тем, что данный жест означал наступление финальной части утренней службы.
Здесь в храме были свои весьма непростые, но, тем не менее, легкие правила. Человек, входящий в храм, обязан забыть о проблемах, заботах и нуждах, освободить мысли от эмоций и страстей, расстаться с мирскими желаниями, титулами и званиями - обнажить свое истинное лицо. Опускаясь на колени, человек давал понять, что пришел добровольно и признает себя ниже Брингора и отправителей. Склоненная, но не согнутая спина, словно вы уронили мелкую монету в лужу - грязную воду рассмотрели, но поднимать ее не торопитесь. Конечно, это моя невежливая трактовка, идущая вразрез с общепринятой, которая гласит... легкий наклон спины говорит о покорности, показывая, что человек считает себя не рабом, но сыном, который почитает посланника как родителя.
Ладони должны лежать на полу напротив коленей в определенном положении. Если ты пришел лишь отдать дань почестей и просто побыть ближе к посланнику и милости отправителей, то ладони должны располагаться строго параллельно. Если у тебя есть просьба - расходиться в стороны, и этим жестом открывать свои желания. Но было еще и особое положение, когда пальцы направлены друг на друга под небольшим углом. Вот его можно было трактовать как состояние траура, разочарования, злости, обиды.
В этот раз я сложила руки именно так, но больше рассчитывая на то, что меня это закроет от неизбежного. Рассчитывать можно сколько угодно, но я прекрасно знала - не поможет, потому что никогда не помогало. Служба закончилась, избавляя меня от пытки сидения на корточках, но не от липкой опустошенности, которая неизбежно приходила после каждого визита сюда. Меня словно рыбу выбрасывало из родной стихии на разделочную доску повара, где без слез и сантиментов потрошили, оставляя зиять пустым брюхом. И это в то время как остальные присутствующие на службе черпали энергию, уходя на душевном и физическом подъеме. Поэтому Зарк с особым удовольствием гонял меня после, доводя до блаженного состояния полутрупа, когда уже ничего не чувствуешь, даже себя человеком. Дальше полтора часа расслабленного отупения на лекции общей медицины, где я позволяла себе запустить архив в режим записи и почти дремать, надежно скрытая широкой спиной Варда от бдительного ока матушки Соники. Полтора часа, которые частично приводили меня в порядок, а внутри уже не было так омерзительно пусто. Тогда как усталость от тренировки радовала.