- В соседней комнате в той нашей весёлой коммуналке жил Валерка Сафронов, мой друг. Сколько себя помню, столько мы с ним были вместе - от колясочного нежного детства до абитуры. В десятом классе в нашей компании появился ещё один товарищ, Серёга, его родители переехали откуда-то из Средней Азии. Серёгин отец - известный инженер-строитель, и его пригласили в Ленинград, уж не знаю, на какую стройку. Вроде бы пообещали отдельную квартиру, а пока дали комнату в нашем доме на первом этаже. Видишь на той стороне Мойки подворотню? Там Валерку с Серёгой я видел последний раз. Он говорил очень спокойно, а у меня внутри вдруг что-то тревожно сжалось.
5 Меня слегка знобило - появился ветерок. Со стороны Невы, а может, Финского залива потянуло сыростью. Или этот озноб не от ветра, а потому что услышанная история мне казалась совершенно дикой? ...Однажды Серёга привёл друзей к случайно встреченному здесь земляку. Борис намного старше Сергея, и что их связывало, кроме общей родины, было не очень понятно. Жил Борис «по лимиту» в крошечной обшарпанной служебной квартирке, скорее всего, в бывшей дворницкой. Пацанам такое жильё показалось настоящей роскошью - никаких коммунальных прелестей, даже входная дверь - не на общую лестницу, а во дворик. А ещё в той квартире часто бывали гости - никому не известные музыканты, будущие актёры и режиссёры, студенты-художники, какой-то другой народ полубогемного вида. Играла незнакомая, наверное, запрещённая музыка, велись немного странные разговоры. Атмосфера не испытанной до этого свободы и самостоятельности просто одурманила. Хотя, наверное, одурманивала вовсе не атмосфера, а трава, которую там курили. А кое-кто даже кололся. Ребятам тоже дали попробовать косяк, всего пару затяжек. Это в первый вечер. Во второй были уже не просто отдельные затяжки. Друзья посетили ту «хату» дважды. А на третьем сеансе всё закончилось. В тот вечер собралось много народу, квартира трещала по швам. Травки и прочего не хватало, нужно было бежать за товаром по другому адресу, и гонцом почему-то оказался именно Сашка. Кажется, дурачок, сам вызвался. Это его и спасло. Когда вернулся, то вот с этого самого места увидел картину, мгновенно загнавшую его в ближайшую парадную. Рядом с домом стояло несколько милицейских бобиков, из подворотни выводили полубогему с заломленными за спину руками, и среди арестованных - Валерка с Серёгой... Боже мой... Я слушала и не верила своим ушам. В голове навязчиво звучало жегловское: «А теперь Горбатый!». «Я сказал - Горбатый!»... Но этого не может быть! Это же не кино. Наркопритон - в нашей стране такое возможно? Неужели провинция так отличается от столицы? Это же Ленинград, такой город! Или я до сих пор витаю в облаках и совсем ничего не замечаю вокруг? Не может быть... - Что было дальше, я сейчас плохо помню, месяц или два почти стёрлись из памяти. Мы к тому времени уже переехали в новый дом, и я не видел, как Валеркину мать, тётю Лиду, увозили на «Скорой». Кажется, приходил следователь, что-то спрашивал, но я был совершенно невменяем. Родители тоже не добились от меня ничего путного. Я свалился с температурой, сбить её не удавалось. Месяц продержали в больнице, но диагноза так и не поставили, и в карточке докторше пришлось написать: «воспаление лёгких». А я постоянно ждал стука в дверь, вздрагивал на каждый звук. Но никто больше не приходил. Саша достал ещё сигарету, но курить передумал. - О суде я узнал позже, от бывшего одноклассника. Всех задержанных тогда посадили, Валерка с Серёгой получили по два года, хозяин квартиры - кажется, четыре или пять. Больше я их не видел. Он всё-таки закурил. Говорил и смотрел на чёрную дыру подворотни.
- А... потом?
- А потом я как будто умер. После горячки первых месяцев наступила полная апатия. Я с трудом заставлял себя учиться. Хоть и пропустил прилично, да и не хотел вообще ничего, но институт не бросил - было жалко родителей, они так радовались, когда я поступил. Я ездил на занятия, но мне было на всё плевать. Если бы Игорь не затащил меня тогда в Театр, я из депрессии, наверное, так бы и не выкарабкался. Он никогда ни о чём не спрашивал, но, конечно, догадывался, что мне не просто так хреново. Театр не дал сойти с ума. Я, хоть и через силу, но занимался делом, и постепенно всё же отошёл. Вроде бы жизнь наладилась. Сейчас понимаю - это ангел-хранитель отвёл меня тогда от тюрьмы, и не от тюрьмы тоже. Пусть кто-то не верит в ангелов, я - верю. И всё-таки никогда себе не прощу, что не был там с ребятами. - Но почему? Ты бы ничем не смог им помочь. - Конечно, чем бы я помог? Сели бы втроём. Но меня постоянно мучает одна вещь. Может, глупость, но мне кажется - все решили, будто милицию на ту хату навёл именно я. Вот такая идея фикс. Что они должны были обо мне думать? Им, наверное, было так страшно. А я остался на свободе. Кто знает, что бы на их месте думал я? Отмотать бы назад время, очень хочется, чтобы мне поверили. Но уже ничего не отмотаешь и не исправишь. - Твои друзья, наверное, уже вернулись. Ты не хочешь с ними встретиться и всё выяснить? - Хотел бы встретиться. Но не получится. Сергея вряд ли когда-нибудь увижу, после освобождения он в Питер не вернулся, уехал к себе на родину. То ли в Туркмению, то ли в Узбекистан, я ведь даже не знаю точно, куда. А Валерка через полгода отсидки умер. Как ни странно, от воспаления лёгких. Я смотрела на опять повзрослевшее лицо, и так хотелось хоть чем-нибудь помочь, успокоить, разгладить морщинку на лбу... Саша вдруг как будто что-то стряхнул с себя, повернулся и весело сказал: - Вот такая история про несостоявшегося наркомана. А ты в своей общаге... Он не закончил. Он просто смотрел на меня. Внутри что-то затрепетало, а потом замерло. Мы молча стояли на пустой, присыпанной сказочным снегом дороге. Его глаза казались очень тёмными, почти чёрными, чуть влажными. И такими глубокими, что даже стало чуточку страшно - я, кажется, тонула.