Я вытащил подготовленный чек из ящика, куда заранее его припрятал, и положил перед ним на письменный стол. Он опустил книгу, взял с подставки ручку, подписал документ и протянул обратно, посмотрев на меня взглядом, долженствующим выражать дружеское одобрение.
— Арчи, — сказал он, — представление было впечатляющим. В пятницу я допустил опрометчивость в словах, а ты в поступках, и разорванный чек поставил нас в затруднительное положение. Родилась крайне щекотливая проблема, но ты блестяще разрешил ее. Прибегнув к одной из своих остроумных и чисто ребячьих выдумок, ты сделал абсурдной всю ситуацию и тем самым ее аннулировал. Причем справился в высшей степени удовлетворительно. — Он снял пресс–папье с пачки, взял ее, выровнял и, держа в протянутой руке, продолжил: — Я и не знал, что в нашем резервном фонде имеются банкноты по пятьдесят долларов. Тебе лучше их припрятать. Не люблю, когда деньги валяются там и сям.
— Деньги чужие, — сообщил я, — мы под прицелом.
— Под прицелом?
— Да, сэр. Они не из сейфа, а от той гостьи, которую я описал и которая сидит сейчас в южной комнате. Я ничего не выдумал. Она станет квартиранткой на неделю, если вы позволите. Привести ее сюда, чтобы вы могли решить?
Некоторое время он пожирал меня взглядом, потом сказал: «Хм…», и потянулся за книгой.
— Отлично, пойду за ней схожу.
Я направился к двери, ожидая, что он остановит меня ворчанием, но ворчания не последовало. Он по–прежнему считал, что я его разыгрываю. Тогда я решился на компромисс и двинулся на кухню просить Фрица проводить меня в кабинет. Вульф даже не взглянул на нас.
— Нужна небольшая информация, — обратился я к Фрицу. — Вульф полагает, что у меня нет чувства меры. Наша гостья, которой ты относил напитки наверх, она старая, измученная, бесформенная, уродливая и хромая?
— Нет, Арчи, — с упреком промолвил Фриц. — Совсем напротив. Просто совершенно наоборот.
— Верно. Ты оставил ее взаперти?
— Конечно. Я же принес тебе ключ. Ты говорил, что она, возможно, будет обедать.
— Да, да, мы тебе сообщим.
— Хорошо. — Фриц метнул в сторону Вульфа быстрый взгляд, но не получив ничего в ответ, повернулся на каблуках и вышел. Вульф дождался, пока на кухне хлопнет дверь, отложил книгу и насупился.
— Так это правда, — изрек он тоном, каким, наверное, заговорил бы со мной, напусти я в его оранжерею паразитов. — Ты действительно поселил женщину в комнате моего дома?
— Поселил — не совсем точное выражение, — заметил я, — чересчур оно сильное, да еще таит в себе намек на то, что я имею личный…
— Где ты ее подобрал?
— Нигде. Я уже говорил, что она сама пришла. Я не выдумывал. Я отчитывался.
— А теперь отчитайся подробно. Дословно.
В сравнении с предыдущим объяснением, нынешнее далось мне легко. Я полностью описал ему все, начиная с той минуты, когда открыл входную дверь, и заканчивая тем, как запер гостью в южной комнате. Он откинулся назад, смежив веки, как всегда, слушая мои долгие отчеты. Едва я умолк, он, не задав ни одного вопроса, распахнул глаза и рявкнул:
— Иди наверх, отнеси ей деньги! — Потом посмотрел на стенные часы. — Через двадцать минут обед. Чтобы через десять духу ее здесь не, было. Помоги ей упаковаться.
Честно говоря, тут я замялся. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что самым естественным и нормальным было подчиниться его приказу. Моя двойная миссия закончилась. Я получил первоклассное подтверждение его разборчивости в работе и клиентах, да еще дубликат чека. Гостья послужила моей цели, так почему бы от нее не отделаться? Но, очевидно, что–то в ней произвело на меня впечатление — возможно, манера паковать чемодан, — ибо я поймал себя на поисках компромисса.
Я объяснил Вульфу, что, действуя как его агент, пообещал ей свидание с ним. Он только хмыкнул. Тогда я сказал, что он бы наверняка сумел убедить ее раскрыть свою тайну: назвать имя и сообщить о грядущих неприятностях. В таком случае полученный гонорар, вероятно, окупил бы мое годовое жалованье.
Еще одно хмыканье.
Я сдался.
— Ладно, — проговорил я. — Пускай попробует бакалао где–нибудь еще. Например, в восточном Гарлеме — там полно португальцев. Не стоило мне о нем упоминать…
— Бакалао?
— Да. Я случайно сказал, что оно будет у нас за обедом. Она спросила, что это такое, и я объяснил. Тогда она заявила, что соленую треску есть невозможно, как бы ее ни приготовили, пусть даже и вы вместе с Фрицем по португальскому рецепту. — Я пожал плечами. — Ничего. Как–никак, она может оказаться убийцей. Пускай проваливает голодной перед самым обедом! Подумаешь, ну уговорил я ее на соленую треску, а теперь выставляю ни солоно хлебавши! Кто я такой? — Я встал и забрал со стола семь пятидесяток. — Ситуация, — с сожалением заметил я, — возвращает нас к исходной позиции. Поскольку деньги необходимо ей вернуть, мне ничего не удается добавить к банковскому счету, и положение с моим чеком становится точно таким, каким было в прошлую пятницу, так что выбора у меня нет. — Я шагнул к своему столу за недавно написанным чеком, взял его за верхний краешек большим и указательным пальцами и…
— Арчи! — проревел он. — Прекрати!
И даже теперь я еще не знал, каким будет решение относительно нашей постоялицы, ибо все повисло в воздухе. Но поскольку Вульфу претила мысль о том, что человек уйдет из его дома голодным, поскольку он инстинктивно желал развеять сомнения относительно съедобности соленой трески и поскольку возникла угроза уничтожения мною второго чека, нашу посетительницу так и не выдворили до обеда, а поднос, приготовленный для отправки в южную комнату, лично обследовал Вульф, прежде чем Фриц отнес его наверх. Но, если не считать приготовления и отправки подноса, ничего определенного, высказанного словами, не было. Вопрос полностью игнорировался. Мы с Вульфом, как обычно, пообедали в столовой.